Наше литературоведение недостаточно разработало этот кардинальный вопрос поэтики. Определение поэтической интонации ведется критиками чисто эмпирически, на слух – но эти звуковые сочетания возможно перевести на язык логики, дать определение поэтической интонации. Этот разговор для поэта был бы гораздо важней, чем стенограммы совещаний о взаимодействии «муз».
В поэзии встречается много странных вещей.
Например:
Стилевое словарное традиционное единство этой миниатюры не вызывает сомнений. Между тем строфы 1, 2, 3, 7 и 9 принадлежат Петру Орешину, а 4, 5, 6, 8 и 10 – Борису Пастернаку.
У обоих авторов название одинаковое – «Сказка».
Петр Орешин. Избранное. М., М. Раб., 1968, стр. 35, 20 строк. Сказка, 1916 г. – одно из военных патриотических стихотворений.
Что касается «Сказки» Бориса Пастернака, «Стихотворения и поэмы». М., 1965, стр. 436, в примечании на стр. 691: «Сказка» – печатается впервые».
Сам Пастернак неоднократно читал эту свою «Сказку» как хотя и многословное, но необходимое звено цикла «Стихов из романа», подготовленное для печати лично самим Пастернаком, многократно им апробированное.
Петр Орешин – второстепенный поэт, чисто классического направления, отнюдь не новичок в литературе и отнюдь не модернист и декадент. Его стихи не имеют по своей структуре ничего общего с поисками Пастернака пятнадцатого года, времени «Сестры моей жизни».
У меня нет объяснений этому феномену!
Возможно, когда-то в тайник памяти поэта попали стихи Орешина и хранились как ритмы без хозяина. Неожиданно, через сорок лет, строки выползли на бумагу в качестве собственного стихотворения.
Усталость ли мозга сыграла тут такую злую шутку или это тип склеротического кризиса – не знаю.
Или это – слишком резкий переход на новые художественные позиции, «Опрощение», и Пастернак, не глядя, ступил на чужую почву, на уже истощенную чужими поисками землю, чужими интонациями, чужой работой – судить не берусь.
Еще один пример заимствованной интонации.
В № 5 журнала «Москва» 1964 года Корней Чуковский в своей заметке «Читая Ахматову» таким образом излагает результат своего анализа известной «Поэмы без героя»:
«Нужно ли говорить, что наибольшую эмоциональную силу каждому из образов поэмы придает ее тревожный и страстный ритм, органически связанный с ее тревожной и страстной тематикой. Это прихотливое сочетание двух анапестических стоп то с амфибрахием, то с одностопным ямбом может называться ахматовским: насколько я знаю, такая ритмика (равно как и строфика) до сих пор была русской поэзии неведома. Вообще поэма симфонична и каждая из ее трех частей имеет свой музыкальный рисунок, свой ритм в пределах единого метра и, казалось бы, одинакового строения строф.
Здесь творческая находка Ахматовой. Нельзя и представить себе эту поэму в каком-либо другом музыкальном звучании».
Суждение Чуковского в этой заметке ошибочное в главной своей части. Нельзя за страницами поэтических строк угадывать живых действующих лиц и определять топографию местности.
В художественной прозе и то не к чему искать «прототипов». Но там речь идет о методе работы того или иного писателя.
А в поэзии никто, я думаю, не искал, с кого Пушкин писал Онегина и Ленского. И Онегин, и Ленский, и Татьяна, и Ольга – это все Пушкин, вот в чем дело.
Вот известнейшие строки Блока: