Никто, восхищенно перечитывая эти гениальные Блоковские строки, не думает об одном из ленинградских мостов. Звучание стихов, их звуковое совершенство, их совпадение с темой-задачей настолько поглощает все остальное, что видеть в этом изображение Елагина моста просто кощунственно.
Такова же поэтическая ценность и значимость ахматовской «Поэмы без героя». Это – выдающееся произведение. Недостаток «Поэмы без героя» только один.
Но недостаток очень большой.
Память изменила Корнею Ивановичу Чуковскому. Тот «тревожный и страстный ритм», который Чуковский считает ахматовским вкладом в русскую поэзию, известнее русской поэзии раньше, чем написана «Поэма без героя».
Этот размер, этот «тревожный и страстный ритм», словарь, чередование вопросительных и восклицательных интонаций – принадлежит выдающемуся русскому поэту Михаилу Кузмину[22]
.Вот отрывок эмоционально-напряженный, красочный и драматический, стихи самого первого поэтического сорта:
Это…
Этот отрывок сделал бы честь Ахматовой, если бы его включить в «Поэму без героя». И вошли бы туда эти строфы незаметно.
Это Михаил Кузмин – стихотворение «Второй удар» из последнего сборника поэта «Форель разбивает лед» (Л-д, 1929. Стихи 1925–1928 гг.).
Это Михаил Кузмин – новатор и великий знаток русского поэтического стихосложения, тончайший мастер поэтической речи.
Вот какие бывают промахи у самых виднейших, у самых щепетильных поэтов, таких, как Анна Ахматова.
Почему это случилось? Потому что Кузмин позабыт, позабыт и Ахматовой, позабыт и Чуковским.
Если бы Ахматова воспользовалась «онегинской строфой» – ей каждый литературовед указывал бы на это.
Замечательный русский поэт Михаил Кузмин относится к числу тех, кто еще ждет «реабилитации».
Еще пример.
Это Пастернак – знаменитая «Заместительница» из «Сестры моей жизни».
Не являются ли эти строфы недостающим звеном чужой поэтической системы?
Например: