В зеркале голубого Дуная

До свидания, дорогие друзья! Мы желаем вам всем самых больших успехов в вашей жизни, мы желаем счастливого мирного будущего для всех народов!»

* * *

Теплый воздух напоен ароматом цветущих лип. Давно уже закончился прощальный концерт. Стихает движение на улицах, в домах гаснут огни, а по Вене все еще бродят гости фестиваля — большими группами, парами, в одиночку. Вечер прощаний, задушевных бесед, клятв на верность в дружбе и любви…

Выпив по ахтелю вина, хозяин и гости вышли на балкон покурить. Хозяин не стар — по годам он почти ровесник своим фестивальным гостям. Но у него седые волосы и изуродованные пальцы на руках. Четырнадцати лет Рудольф вместе с родителями попал в концлагерь. Прах его отца и матери был смешан с прахом других австрийских патриотов, сожженных в печах Маутхаузена.

Прощаясь, кто-то из гостей прижимает изуродованные руки венца к своей груди. Это тоже клятва.

Последний трамвай возвращается в парк. Заметив толпу молодых людей, вагоновожатый тормозит и шутливым жестом приглашает заходить в вагон. Необычный поезд катится по венским улицам в необычное время. Вагоновожатый — Веселый Фридль, как его зовут товарищи, — нарушил сразу три предписания. Во-первых, чтобы подвести гостей поближе к ярмарочному городку, он едет на своем трамвае по другой линии, во-вторых, он поет в ночное время, в-третьих, Фридль забыл про наказы боссов СПА, рекомендовавших не оказывать содействия фестивалю. Но Фридль не боится, что его накажут. Он не из пугливых. И потом слишком много в Вене таких, как он.

Такого еще никогда не было в Вене! И сама ты, старая добрая Вена, еще никогда не была такой! Сегодня ты действительно Веселая Вена!

* * *

Несколько лет я всматривался в липа австрийцев. Мне нужно было навсегда получить окончательный ответ на один очень важный вопрос.

Лица были разные. Я видел тысячи людей, которые никогда не забудут молодых ребят в выцветших гимнастерках, с красной звездочкой на пилотках — моих братьев, погибших на берегах голубого Дуная в апреле сорок пятого года. Никакая, даже самая изощренная ложь не собьет их с толку.

Но были и другие лица, на них, казалось, навсегда отпечаталось недоверие, равнодушие, тупое сонное мещанство. И таких лиц тоже было немало. Ох, немало! Порой мне казалось, что их больше…

Но я ошибался! Как хорошо, что я ошибался, я забывал, что в трудные дни люди имеют не лицо, а привычную принудительную маску, которая помогает скрывать настоящие мысли и чувства. Лицо — это же в Австрии не на каждый день. Это, когда большое горе или большой праздник.

Фестиваль был огромным праздником. Те, кто были на нем, запомнили его на всю жизнь. Поэтому и я окончательный ответ на свой мучительный вопрос подучил не в годы будней, а в десять скоротечных дней праздника. В дни фестиваля я увидел, как много в Австрии хороших, добрых лиц, ясных глаз, улыбок, за эти дни я услышал много настоящих горячих слов, меня пустили в самые сокровенные уголки венского сердца. И, разумеется, не только меня!

С какой теплотой встречали наших ребят и девчат совсем незнакомые люди. Казалось, что венские старики встречают своих детей, а молодежь — братьев и сестер. Достаточно было произнести одно волшебное слово — Sowjetunion, как лица преображались, их освещало большое чувство. Маска исчезала. Хотя бы на миг…

Не забуду прощального концерта, который устроила в последний день фестиваля наша артистическая молодежь. В переполненных залах Штадтхалле, собравших не менее пятнадцати тысяч молодых зрителей, преобладали венцы. Кипело море восторга, не умолкал прибой горячих аплодисментов. И я вдруг сразу — сильно и радостно — понял: это не просто восторги зрителей, это — исторический итог. И он не позволяет другого толкования. Кровь моих сверстников была пролита не напрасно.

Саша! Друг моей юности! И вы — сверстники, разделившие его судьбу! Спите спокойно. Ваш подвиг жив в сердце и памяти. Великие — мирные и человечные — идеи нашей родины дадут, обязательно дадут, и уже дают прекрасные всходы!

Незабываемые дни

Новые «воздушные ворота Вены» гостеприимно распахнуты навстречу высокому гостю. Аэровокзал Швехат, почти весь стеклянный, как огромный аквариум, впервые полон нарядной публики. Замерла гвардейская рота почетного караула. Шумно полощутся на мачте два флага — один алый с золотым серпом и молотом, другой из трех горизонтальных полос — красной, белой и красной. Впереди большой группы встречающих официальных лиц — президент А. Шерф, федеральный канцлер Ю. Рааб, вице-канцлер. Б. Питтерман, министры, депутаты парламента, виднейшие политические и общественные деятели Австрии.

Появление краснозвездного лайнера встречено всеобщим оживлением. Среди многочисленных представителей австрийской и зарубежной прессы, радио, телевидения, кинохроники началась безмолвная, но напряженная схватка за место, откуда можно лучше видеть, слышать и фотографировать.