— Юра, проснись! Скорее!
Валентина растормошила мужа. Из-под двери с журчанием текла вода.
Не сразу ощутив холод, Гэмо рванулся к двери, распахнул ее, и его чуть не сбило хлынувшим в домик потоком.
Подхватив сына, Валентина встала на кровать и смотрела на прибывающую воду:
— Мы тонем, Юра! Надо что-то делать!
Внимательно поглядев на поток, Гэмо спокойно сказал:
— Все, вода больше не прибывает.
— Откуда она? — Валентина с ужасом смотрела, как муж, разбрызгивая воду, собирал разбросанные на столе-двери рукописи.
Единственный, кому нравилось наводнение, был Сережка. Он радостно кричал, хлопая в ладошки:
— Вода! Вода!
Выбрались с чемоданом на улицу. Огромные сугробы, окружавшие всю зиму домик, осели, посерели, потеряв ледовый глянец, и обильно таяли под горячим весенним солнцем. Пока добрались до твердой дороги, окончательно промочили ноги.
— Куда поедем? — спросила Валентина.
— Пока на Невский, в издательство, — подумав, сказал Гэмо.
Оставив в сквере перед Казанским собором Валентину с сыном, Гэмо поднялся на шестой этаж. Всегда добрая и улыбчивая, редактор Маргарита Степановна хрипловатым от волнения голосом сказала:
— Пусть жена с сыном идут сюда!
Она заставила Валентину разуться, сбегала к директорской секретарше и притащила стакан горячего чаю. После короткого совещания с директором и его звонков в Союз писателей и в горком комсомола было найдено решение: Гэмо с семьей пока поселятся в гостинице «Октябрьская», а там видно будет, что делать дальше.
Однако в гостиницу вселиться оказалось не так-то просто. Несмотря на так называемую броню от городского комитета комсомола, администратор, изучив паспорта, сказала:
— Вы жители Ленинграда?
— Да, — ответил Гэмо.
— Я не могу поселить вас.
— Почему?
— Потому что вы жители Ленинграда…
— Ничего не понимаю, — пробормотал Гэмо. — Чем так провинились жители Ленинграда, что им нельзя жить в гостинице?
— Гостиница поэтому и называется гостиницей, что она предназначена для иногородних, для гостей! — строго сказала администратор.
Пришлось Гэмо снова звонить в издательство, там созванивались с комсомолом, оттуда звонили в гостиницу. Появился директор и что-то сказал дежурному администратору. Она с интересом глянула на Гэмо, попросила паспорт. Заполняя какие-то бумаги, она сказала:
— Вы поселяетесь в виде исключения… Можете проживать не больше месяца.
Но Гэмо и Валентина уже не слушали ее, спеша на второй этаж. Номер состоял из двух комнат: большой гостиной с огромными окнами, выходящими на площадь, и небольшой спальни. Еще была ванная, вся белая, с блестящими никелированными кранами, с горячей и холодной водой. Валентина тут же раздела ребенка, наполнила ванну. Гэмо с нетерпением ждал, пока жена с сыном насладились горячей ванной, потом сам забрался в нее и долго нежился, пока вода совсем не остыла. Оказывается и Валентина, коренная ленинградка, впервые соприкоснулась с этим прекраснейшим изобретением цивилизации. Чистые, умиротворенные, они улеглись на две широченные деревянные кровати.
— Сначала я подумала, что грех тратить такие деньги, а потом решила: а пусть! — сказала Валентина, — надо и этого попробовать. Деньги уйдут, а память об удовольствии останется.
Валентина вдруг вспомнила, что рядом, в огромном доме, что впритык стоял к гостиничному зданию, живет ее подруга.
— Я с ней вместе работала в конструкторском бюро в Гипрогоре.
Она сходила за подругой, к вечеру появился Коравье, и устроили в номере пир.
Коравье, никогда не мывшийся в ванне, несколько раз окунался в теплую воду, выходил оттуда закутанный в большое полотенце, выпивал и снова уходил в теплый пар.