В железном веке

Йенс Воруп пришел в такое хорошее настроение, в каком давно не был. Он выпрямился в седле и запел: «Выше голову, парень удалой!»

У самой околицы он остановился перед ветхой хижиной, стоявшей так близко к дороге и так вросшей в землю, что через окно видно было все, что в ней происходило. За столом сидела старушка и читала какой-то клочок газеты. Ритмично покачивая головой и шевеля губами, она водила пальцем по строчкам. Старушка глянула поверх очков, — она была дальнозорка. Увидев хозяина Хутора на Ключах, она стремительно сунула газету на полочку под столом и встала со своего места. С трудом, прихрамывая, старушка подошла к двери и улыбнулась Ворупу, и от этой улыбки точно тысячи лучиков разошлись по ее лицу — такое оно было морщинистое.

— Здравствуй, Расмине! Я хотел лишь сказать тебе, что пособие по старости с первого числа будет вам всем увеличено. Вы будете получать на пять крон больше.

— Бог вознаградит тебя за это, Йенс! — сказала старушка. — Ведь мы, конечно; тебе первому должны быть за это благодарны. Ты славный человек, да тебе и было у кого набраться хорошего.

Она явно имела в виду старого Эббе.

Йенс Воруп ничего не ответил, — слова старухи ведь можно было истолковать по-всякому, — и натянул поводья, но все еще не тронул коня с места. Несколько раз он поворачивался, точно хотел что-то сказать.

— С-с-с-смотрите же, расходуйте деньги с толком, — произнес он наконец.

Это можно было понять как доброе пожелание, как поздравление. Старая женщина проводила его взглядом, который мог все означать.

Йенс Воруп поймал ее взгляд и рассердился на себя. Глупо было брякнуть такую вещь; никогда нельзя говорить, что думаешь, тебя неправильно поймут. С бедняками вообще следует говорить осмотрительно, их всех точно бес гордости обуял. Старуха, наверное, раструбит на всю деревню то, что он сказал, а это нехорошо, — ведь он сам голосовал в приходском совете за увеличение пособия по старости.

Да, в приходском совете он голосовал «за», но тут была некоторая заковыка: Йенс Воруп принципиально подавал голос за решения такого рода, если видел, что они все равно пройдут. В сокровенных же тайниках души он отнюдь не был убежден, что создавать истощенным работой старикам покойную старость, как это красиво именуется, так уж целесообразно. Никто из работников не откладывает себе на черный день, они проживают все, что зарабатывают, надеясь на такое богатое благотворительное заведение, как общество. А между тем самый что ни на есть несчастный горемыка мог бы при желании делать что-нибудь полезное. Разговоры о том, будто бы дети и старики не должны работать, Йенс Воруп считал ложной сентиментальностью. Расмине сама, очевидно, что-то такое чувствовала: недаром же она спрятала от него газету, нечистая совесть побудила ее это сделать. Такой старушке полагалось бы не выпускать из рук вязанья, чтобы молодые могли сберечь это время для другой работы.

А почему бы не заставить детей бедняков работать — пасти скот, убирать камни, косить, как это делалось раньше?

«Школа, школа!» — истерически кричат теперь на всех перекрестках. По мнению же Йенса Ворупа, государство, посылая детей в школы, не прививает будущим рабочим привычки работать с детства и тем самым только разводит лентяев. Чему Хансик не выучился, того Хансу не одолеть. Разве для страны не важнее, чтобы батрак хорошо работал в поле и в риге, а не был бы вместо этого мастаком по части писания любовных писем?

Русская лошадка сама остановилась возле кузницы, точно хотела напомнить хозяину, что у него здесь дело есть. Как обычно, кузнец Даль лежал на спине под каким-то старым автомобилем и что-то там чинил.

— Что, с тех пор все и лежишь так? — сказал Йенс Воруп, заставший кузнеца точно в такой же позе несколько дней назад. — Перевернул бы ты эту посудину вверх тормашками, удобнее было бы.

Никаких сил не было с этим дурачком кузнецом, вечно лежавшим на спине в грязи и ковырявшимся в негодных старых автомобилях! Весь приход потешался над ним. Он обменивал новые велосипеды на эти старые громыхающие трясучки и, как одержимый, — каким он и был на самом деле, — вечно возился с этой немыслимой ерундой, забрасывая всю остальную работу. А вообще-то он был прекрасным знатоком своего дела, немногие могли бы соревноваться с ним у наковальни.

— Лишнее, пожалуй, спрашивать, готова ли сеялка? — с некоторым вызовом спросил Йенс Воруп, когда кузнец выкарабкался из-под проржавленного чудовища.

— Тебе, пожалуй, лучше всего забрать свою сеялку в том виде, в каком она есть, — весело ответил кузнец.

— Так, так! — Йенс Воруп резко переменил тон. — Очень хорошо с твоей стороны! Мы завтра собираемся уже начать сев.

— Да, хозяин Хутора на Ключах славится своей расторопностью! — В голосе кузнеца звучало восхищение.

— Нынче все мы запоздали, — ответил Йенс Воруп, поворачивая лошадь. — За сеялкой я пришлю сегодня. Что вообще слышно нового?