В железном веке

В этом году людям за все приходилось расплачиваться дорогой ценой. После жаркого, засушливого лета трава рано сошла; уже в начале сентября обнаружился горестный факт: скот нельзя было больше выгонять в поле, а амбары были наполовину пусты. Никому теперь не приходилось набивать сеном и соломой свои сараи под самые крыши, не говоря уж о том, чтобы класть стога на дворе. В результате дороговизны зерна и сочных кормов, а также неустойчивости рынка создалось положение почти невыносимое. Что было делать? Резать скот и продавать, несмотря на низкие цены, или продолжать кормить его, в надежде что обстоятельства вскоре изменятся? В стране начался ропот, открытое недовольство правительством; слухи о положении в столице, обогащавшейся на войне, о лихоимстве и ажиотаже только подливали масла в огонь.

II

Йенс Воруп пребывал в отличном расположении духа. Он не сомневался в том, какой оборот примут события, поскольку сельское хозяйство являлось основной, а по существу говоря, может быть и единственно прибыльной отраслью в стране. И он, несмотря на все, твердо и непоколебимо верил в закон тяготения: чему быть — того не миновать, раньше или позже.

Но, конечно, немножко подтолкнуть ход вещей не мешает; он написал статью в местную сельскохозяйственную газету, в которой советовал ничего не продавать, не начинать убоя скота, а, напротив, придерживать скот, и придерживать до тех пор, пока это не отзовется на желудке столичных жителей. «До сих пор мы, крестьяне, были сильнейшими из всех по той простой причине, что именно мы сидели на мешках с мукой, — писал он, — а сейчас выходит, что мы пасынки общества. Но через некоторое время страница истории будет перевернута, и мы опять окажемся на коне, — разумеется, если мы сумеем воспользоваться этим и сами себе не напортим. Тому, кто верит, спешить некуда». Последние слова были цитатой из одной распространенной студенческой песни; конечно, в них подразумевалась другая, отвлеченная вера, но они оказались очень к месту. Статья была перепечатана многими газетами, и Йенс Воруп стал получать груды писем, выражавших согласие с его точкой зрения и подстрекавших его стать во главе движения бойкота.

Каждый день случалось что-нибудь, что еще поддавало жару. А когда газеты сообщили, что правительство запрещает кормление скота обмолоченным зерном и пшеницей, за исключением нестандартного, то у большинства лопнуло терпение.

Какое-то беспокойство овладело всеми датчанами, неудержимая потребность бегать друг к другу. Никому не сиделось дома, всем хотелось быть на людях, вместе с другими браниться и угрожать, лишь бы отвести душу. Страна напоминала муравейник, в который попало какое-то чужеродное тело. По проселочным дорогам шагали мужчины с толстыми дубинками в руках, а некоторые даже с ружьями за плечами, словно немедленно надо было итти в бой. Во всех приходах проходили митинги протеста.

В Эстер-Вестере, на конце деревни, собралась толпа в несколько тысяч человек, пришли люди даже с западного побережья. Но здание Высшей народной школы не могло вместить такое множество народа, поэтому решено было провести собрание на вольном воздухе, на лужайке, где в качестве трибуны для оратора была поставлена телега.

Старожилы Эстер-Вестера не запомнили такого беспокойного, взволнованного собрания. Установление правительством максимальных цен и существующие высокие биржевые цены, которые приходилась платить решительно за все, привели жителей Эстер-Вестера в состояние безумной решимости и дикой ненависти ко всем остальным слоям населения, которые они и раньше недолюбливали. Война, поколебавшая все жизненные устои, комета Делавана, как раз в эти дни появившаяся на небе и всколыхнувшая в памяти людей старые пророчества о гибели мира, договоры на кукурузу, аннулированные поставщиками, — все смешалось в какое-то ядовитое варево, отведав которого, эти обычно спокойные люди пришли в такое возбуждение, что их, казалось, уже ничем не сдержать.

Йенс Воруп был единственным человеком, сохранившим спокойствие и самообладание. Лицо его было чуть ли не радостным, когда он стоял «а телеге, оглядывая тысячи разгоряченных, угрожающих лиц; он похудел, но глаза его светились энергией.