В железном веке

Воллесен с минуту смотрел в окно на проносящиеся мимо пейзажи, затем положил свою тяжелую руку на плечо Йенса.

— Сколько у тебя соломы? Йенс Воруп был озадачен.

— Не намного больше того, что мне нужно, — отвечал он, подумав. — Может быть, вагона два лишних.

— Через неделю я должен поставить двести вагонов, цену дают хорошую. Можешь ты взять на себя сотню вагонов, то есть половину, и скупить их в своей округе?

Йенс Воруп мысленно подсчитал, вернее — сделал вид, что подсчитывает, — такая цифра его совершенно сбила с толку.

— Право, не знаю, — отвечал он, наконец, подавленный тем, что в этой компании чувствовал себя ничтожеством.

— У нас долго размышлять не полагается — да или нет?

И они ударили по рукам, причем у Йенса Ворупа отчаянно билось сердце: нелегкая задача после такого неурожайного лета наскрести в своей округе сто вагонов соломы. Но цена и вправду отличная, в другое время даже за сено столько не платят.

В Фредериции компания разделилась, несколько человек ехали до Копенгагена.

— Тебе надо ехать с нами, — заявили они Йенсу, — там, в столице, совсем другой размах.

Он совсем уже было согласился, но подумал о Марии: он не вернется ночевать, она станет беспокоиться, решит, что с ним что-нибудь неладно. «А солома?» Его уже сейчас пот прошибал при мысли, как раздобыть такую уйму соломы в неурожайный год. Благоразумнее будет сейчас же пересесть в обратный поезд: тогда он еще поспеет домой к ужину и завтра же с утра начнет скупать солому.

— Жены испугался? — со смехом спросил кто-то.

— Нет, у меня дома дела, которые не терпят отлагательства!

Йенс по их глазам видел, что они даже не понимают, о чем он говорит: понятия «дом» для них почти не существовало.

Как раз когда они выходили из поезда, пришел обратно Воллесен, заходивший в другой вагон.

— Ну, теперь можешь не трудиться, — сказал он. — Я за пять тысяч крон переуступил поставку одному человеку с острова Фюн; вот тебе твоя половина. Не очень-то много трудов ты ухлопал, чтобы заработать эти денежки! Верно? Всего наилучшего!

Йенс Воруп стоял, оторопев, на платформе, все еще ощущая пожатие теплых, мясистых рук Воллесена. Да, это оказался действительно легкий заработок! Теперь ему не надо продавать своих милых лошадей. Он пошел в буфет, заказал бифштекс по-гамбургски — свое любимое блюдо, и следующим поездам уехал обратно в Фьордбю.

Как хорошо снова сидеть в коляске, видеть, что даже легкое прикосновенье к поводьям заставляет гарцовать лошадей, — лошадей, с которыми он уже совсем было распростился. Значит, на этот раз им не суждено попасть на фронт! «Да, сидя дома, я, уж конечно, так легко не раздобыл бы деньги», — проносилось в голове Йенса Ворупа, когда он скакал домой по проселочной дороге. Многое, до сей поры не понятное, теперь открылось ему, и, право же, оставалось только удивляться, до чего все это просто! Значит, и таким способом можно делать большие дела! Жаль только, что он не поехал в столицу, — там наверняка можно было бы еще кое-чему поучиться! Теперь надо будет внушить Марии благоразумное отношение к такого рода делам. Отделавшись, наконец, от всех своих «сомнений», она стала просто чудачкой: целый день готова не отпускать его от себя.

На хутор Йенс Воруп приехал в замечательном расположении духа, довольный еще и тем, что не бросился сегодня очертя голову в неизвестность. Чудесный выдался день!

Мария поставила свечу на окно в больших сенях и пошла отворять ему дверь.

— Значит, не продал лошадей? — крикнула она в темноту; отблеск свечи играл на мокрых, блестящих боках лошадей. — Ты привел их обратно? — В ее голосе послышалась радость.

Йенс Воруп приказал хорошенько растереть лошадей и вошел в дом.

— Так ты, значит, не продал их? — повторила Мария, целуя его. — То-то Арне будет рад! Веришь, он как ни сдерживался, а все-таки расплакался, когда ты увел их.

Дожидаясь возвращения мужа, Мария поставила на стол холодное жаркое, копченый бараний окорок и еще разные блюда. Йенс с удовольствием отметил такое ее внимание. За ужином он рассказывал о своей поездке, шутил, смеялся, так что совершенно сбил Марию с толку.

— Конечно же я их продал! Известному барышнику Воллесену из Кольдинга, землевладельцу и коннозаводчику. И он отвалил мне за них две с половиной тысячи! Потом я решил выкупить их у него, а он возьми да и подари мне обеих лошадей!

Мария пристально посмотрела на него: уж не выпил ли он лишнего? Таким развязным и веселым она его еще никогда не видала.

— Вот смотри, пожалуйста, деньги! — со смехом сказал он, выкладывая на стол содержимое своего бумажника, и рассказал ей все, что произошло.

Мария молча слушала его, потом воскликнула:

— Ох, уж эта война! — и всплеснула руками.

— Да, теперь она, если можно так выразиться, пошла нормальным ходом, — сказал Йенс: эту сентенцию он сегодня слышал от других.