В золотых чертогах Валгаллы

– Пойдем в комнату. Я тебе все покажу.

* * *

Нагло соврал. Ничего не показал. В кромешной темноте, хаотично, в спешке, то помогая, то мешая друг другу, раздеваются.

Глеб успевает сделать три вещи.

Первое. Дрожащими от возбуждения пальцами скользнуть между нежных шелковистых на ощупь бедер и проверить. Готова ли? О, да! Еще как! Она хочет его, его сладкая девочка!

Второе. Теми же дрожащими пальцами разорвать пакетик и с первой попытки надеть презерватив. А у него с этим вечно проблемы.

Третье. Навалившись на руки и упершись изнывающим от напряжения членом во влажные ждущие губки-лепестки, шепнуть: «Будет больно – скажи».

И все. Он двигает бедрами навстречу огромному как море наслаждению.

Юля не успевает ничего.

Не успевает сомкнуть бедра, и его пальцы оказываются там. Теперь Глеб знает, какая она уже мокрая. Ну и что!

Не успевает спросить. Почему ей должно быть больно. Не девочка давно уже. А потом…

Как больно! Потому что он, оказывается, везде такой огромный. А там… там – особенно! У Юли перехватывает дыхания от ощущения наполненности и растянутости. Он выбил из нее весь воздух, и она не может крикнуть, не может сказать, даже шепнуть не может. Как ей больно… А когда, наконец, дыхание возвращается к ней, то уже не больно. Приятно. Огромный, гладкий, горячий. Заполняет всю ее без остатка. Как это, оказывается, сладко. Юля чуть двигается, устаиваясь поудобнее.

– Тебе не больно? – сдавленный прерывистый выдох.

– Нет. А тебе?

– Пока нет. Но я схожу с ума.

И еще сильнее. Еще глубже. Хорошо. Хорошо. Ее пятки упираются ему в поясницу. Чтобы сильнее прижаться, раскрыться. Еще лучше. Она тоже сходит с ума.

* * *

– Юль, расскажи про него.

Ее всегда раньше после секса тянуло поговорить. Обязательно поблагодарить Вадима, рассказать, как ей было хорошо, и как он был хорош. Теперь даже смешно. Потому что глаза сами собой закрываются. И мир стремительно прощается с ней. Если бы не этот голос.

– Юль?

Да, голос. От него одного опять начинает сжиматься все внутри. Как будто отзвуки только что пережитого первого в жизни такого…

– Извини, я отъезжаю…

– Не время спать. Не все еще спокойно в мире. Как его звали?

Юля устраивается поудобнее.

– Ты про Вадима?

– Вадим, значит…

– Ревнуешь? – ох, вот этого не надо было говорить. Совершенно точно, не надо было. Но она такая размягченная, что потеряла бдительность и ляпнула. Явно лишнее.

– Честно?

– Конечно.

– Нет. Я точно знаю, что тебе со мной лучше.

Юля улыбается. Ты даже не представляешь, насколько ты прав. Но фиг я тебе это скажу.

– Просто я как представлю. Что было бы… Если бы я задержался в тот вечер у родителей. Или ночевать остался. А они уговаривали… Убил бы гада!

– Не надо. Он того не стоит. Нытик и слабак.

– И тем не менее, – губы Глеба касаются ее макушки. Он гладит Юлю по волосам. – Чуть тебя не угробил. Знаешь, – задумчиво добавляет он, – ты мне напоминаешь алмазную статуэтку. Из самого прочного на свете материала. Такая сильная. Твердая. Несгибаемая. И при этом такая тонкая и хрупкая. Что тебя можно сломать. Если знать, куда ударить. Я так рад, что тогда оказался рядом.

У Юли перехватывает дыхание. Глеб, такой прямолинейный, не стесняющийся в выражениях. Совсем не романтичный. С которым они знакомы-то всего пару месяцев. Но он ее так понял… Сказал ей такое… Более прекрасных слов она в жизни не слышала. На глаза наворачиваются слезы. Хорошо, что темно. И кстати…

– Ты мне обещал. Кое-что показать.

– Да?

– Точно!

– А давай не будем включать свет. Может, ты как-нибудь так… На ощупь…

На ощупь тоже хорошо. Но какой же он огромный! Едва умещается в ладони. Как же он поместится у нее во рту? От желания проверить сводит скулы и рот наполняется слюной. На смену ладони приходят ее губы. Глеб вздрагивает как от удара.

Едва удается. Уместить его. И язык мешает. Юле становится неловко. Черт, она в первый раз оказалась в такой ситуации. Когда он такой большой, что она просто не знает, как ЭТО сделать. Глеб издает низкий сдавленный стон. А потом… вдруг… как-то. Все получается само собой…

И язык уже не мешает. Наоборот. И Юля ловит себя на мысли. Что он создан для этого. Чтобы она ласкала его ртом. Так горячо. Так самозабвенно. Он становится… До этого был – твердый. Теперь – просто каменный. Пульсирующий. Под тонкой кожей вздуваются вены… У Юли внутри все сжимается от сладкого предвкушения. Давай, малыш, давай…

Вместо этого – боль. Резко дергает ее за волосы. Отталкивает от себя. Рычит: «Что ж ты делаешь!». Опрокидывает на спину. Боги сегодня благоволят к Глебу, и у него опять получается одеть резинку с первой попытки. Врезается в нее одним мощным движением. Повторяя: «Что ж ты делаешь!».

В глазах закипают слезы.

– Глеб, мне больно!

– Ох, прости! – делает попытку отстраниться.

– Волосы отпусти, больно.

– Прости, – еще раз повторяет он, низко наклоняясь, прямо в ушко. – Прости.

– Зачем ты меня остановил?

– Блин, Юлька! Я чуть не кончил! Ты, что, хочешь, чтобы я кончил прямо тебе в рот?!

– Да, – томно, на выдохе. Прямо ему в ухо: – Очень. Хочу.

От этих слов его скручивает так, что он успевает сделать лишь пару движений. И все.

* * *