В зоне риска. Интервью 2014-2020

– В романе Дронов, «Фокусник», «Кио», это скорее, не политик, а высокопоставленный политтехнолог. Почему я отношусь к нему негативно, в романе написано. В России, к сожалению, либерализм, против которого я ничего против не имею, принял форму автофобии, гибельной для страны. Именно массовая автофобия погубила СССР. Так вот, военное и материальное усиление Державы при господстве в обществе антигосударственных настроений и антинациональной, «перелётной» элиты ни к чему хорошему привести не могут. Дымовая завеса, придуманная Дроновым, на поверку оказывается, и он это понимал, облаком ядовитого газа, разъедающего всё и вся. Так в романе. А как в жизни – всем очевидно. «Болотная буза» у всех в памяти. Именно после неё прототип Дронова, названный Прохановым «виртуозом», был смещён с поста главного политтехнолога страны. Не знаю, узнал ли прототип себя в Дронове. Человек он пишущий и тщеславный, но вряд ли читающий. Из его приёмной в «ЛГ» позвонили только один раз, когда чуткий Виктор Ерофеев в своём интервью нашей газете похвально отозвался о романе Натана Дубовицкого «Около нуля». Попросили отложить пару номеров. Отношений у нас никаких. Когда-то, лет десять назад, в его большом кремлёвском кабинете я просил материально поддержать проект «Литературной газеты» по пропаганде, в частности, украинской литературы (в том числе русскоязычной) в России, но получил отказ. Зато он активно во всём поддерживал своего свойственника – шумного писателя-нацбола…

– Фанат ваших книг Александр Кофман, руководитель Общественной палаты ДНР, когда я с ним консультировался по поводу вашего творчества, попросил задать вам такой вопрос. У вас есть трёхтомный роман «Гипсовый трубач». Уже после его выхода вы объединили истории из жизни, которые герои «Трубача» рассказывают друг другу, в одну книгу и издали её под названием «Фантомные боли». В итоге книга, по мнению Кофмана, получилась рваной. Не думали ли вы так же об этом спустя некоторое время после выхода «Болей»?

– Во-первых, сборник называется «Фантомные были». Улавливаете? Во-вторых, начинается он с моего предисловия, где я объясняю, что это – «извлечённая проза». Мне захотелось, чтобы вставные новеллы из огромного «Гипсового трубача», как бы «укутанные» плотным сюжетом, можно было прочитать и оценить по отдельности. Кстати, такую идею мне подал критик Владимир Куницын. И судя по тому, что сборник «Фантомные были» разошёлся мгновенно, идея оказалось не такой уж и вздорной. Сейчас издательский дом «Аргументы недели» готовит переиздание. Но, конечно, требовать от «извлечённой прозы» той стройности и завершённости, которые я стараюсь придать своим повестям и романам, не следует. Речь идёт об издательском эксперименте, не более того… Так что Александр Кофман прав. Передавайте ему привет!

– Многие мужчины в ваших произведениях несчастливы в личной жизни. Ищут свою первую любовь. Очень часто проводят время с молодыми любовницами или их тянет заняться свингом. Откуда это у вас?

– Если моя пьеса про свингеров «Хомо Эректус, или Обмен жёнами» вот уже пятнадцать лет на аншлагах идёт в Московском театре сатиры, это вовсе не значит, что я сам пятнадцать лет занимаюсь свингом. Если Свидригайлова тянуло к маленьким девочкам, это не значит, что Достоевский страдал педофилией. Но, описывая в романах и пьесах судьбы современных мужчин, я не могу не касаться их интимной жизни, а она теперь чаще всего именно такая. Увы. По крайней мере, у того социального типажа, который меня как писателя особенно интересует. Вообще, в мировой литературе, надо сказать, прискорбно мало сочинений о мужской верности. О женской преданности побольше, но тоже особенно не разбежишься.

– Какие современные русские и иностранные авторы вам нравятся? На кого из молодых русских писателей вы советуете обратить внимание?

– Такие вопросы лучше задавать критикам. Мы, писатели, субъективны и зациклены на себе. Но неряшливость письма молодых авторов, их нежелание овладевать мастерством, предпочитая фуршеты и баррикады, приводит меня порой в отчаянье. Они не понимают: то, что написано впопыхах, с блоггерской неряшливостью, никогда не будут перечитывать, а, значит, у их книг нет будущего.