– Славно, что тут и говорить. Первой-то было на меня… я и приготовился: в случае ваш промах, так с моего ляжет. Да вот, уложили обоих. А тетерю жалко. Эка напасть ведь какая. Еще бы сажени две податься и кануть! Со сковороды улетала: не в счастливый час вышел. А вы хорошо! Да смотрите, тут еще их есть, не только что два были, по кочкам, должно быть, все рассовались, место, видите, неровное какое. Заряжайте скорей. А собака-то! Армида-то! Эка умница какая. Лежит, голубушка, пока не нарядят на работу. Золото, а не собака! Поди с другой, справься! Зарежь, так не оторвешь, если дичь на носу. Вот у Александра Михалыча Султан: иной раз кричит, кричит: «Султан! Султан! Султашка!» Надсадится кричамши, инда горло у сердечного перехватит, а Султан и ухом не ведет, как будто не до него и дело. Занесется к черту на кулички да и гоняет дичь что есть мочи. Тут те и стойка, тут те и вежливость. Да, хорошая собака дорого стоит. Все бы отдал за хорошую собаку – жену бы отдал. Нашей Армиде чутье бы подлиннее, да в лесу бы не отрыскивала, – тысячная была бы… Готовы? Пущайте собаку!
Все это проговорено было Абрамом, пока я заряжал ружье. Армида лежала. Вообще она была собака хорошая, но за ней водились грешки, чрезвычайно возмущающие охотника. Найдет выводок тетеревей, рассеявшийся поодиночке, – тут-то бы и потеха охотнику: тетеревята поднимаются по одному, следовательно, стрелять можно по каждому, но с моей собакой не всегда это удавалось. По первому она стоит хорошо, покойно, над вторым стойка уже короче, тревожнее, а по третьему чуть подхватит – и бросилась. Выстрелил два раза, и пока заряжаешь, она подняла три, четыре штуки. Во избежание этой, очень неприятной и излишней услужливости моей Армиды, я приучил ее лежать, пока заряжаю ружье. Труда было немало, но из умной и робкой собаки, употребивши побольше терпения, чего нельзя сделать. Повиновение Армиды по слову «кушь» всегда удивляло Абрама и вызывало с его стороны большие ей похвалы.
– Ну, теперь шершь, Армида! Шершь! Тсс… Тише! Смотри, Абрам, береги! Тубо! Стреляй-ка! Теперь твой черед. А какова стойка-то у собаки! Картина!..
Армида сделала стойку над маленькими ивовыми кустиком, куда очень удобно было спрятаться тетеревенку. Абрам торопливо подошел к собаке, сдернул фуражку на затылок, чтобы не застили козырек, и они взвели курки. Армида стояла твердо.
– Посылай ее! – шепнули я Абраму.
– Пиль! Армида!
Армида ни с места.
– Говорят – пиль! Толстое мясо! – И Абрам слегка попихнул собаку коленком. Но она не бросилась, а быстро обежала на другую сторону кустика и сделала стойку насупротив Абрама.
– На, вот и кузовенька проклятая, еще какие штуки выкидывает! Да я и сам выживу!
Армида, однако же, предупредила Абрама – тетеревенок поднялся столбом, круто поворотил на правую сторону к лесу и только хотел скрыться за осинкой, как повалился с выстрела.
Абрам притопнул ногою, махнул ружьем и радостно закричал:
– Вот как наши! Каково срезал! Как тряпка повалился!
– Хорошо, очень хорошо!
– Да, вот оно что значит влет стрелять: не попробовал бы тетеревка во все лето, если б не умел! Ну где его, у прахов, в эту пору увидишь сидячего, а то, вот, и в ягдташе.
Говоря это, Абрам с предовольным лицом укладывал в ягдташ убитого тетеревенка.
– Рассуждай там, а Армида-то опять на стойке.
– Так стреляйте!
– Стреляй ты, еще все твоя очередь, у меня уж есть три штуки.
– А коли так, так ладно, мне же лучше. Тибо! Для всякого случая зарядить, – проговорил Абрам, торопливо заряжая правый ствол, из которого только что убил тетеревенка. – Может, из одного промах, так другим подхвачу. Тибо! Не сгони же ты у меня!
На этот раз Армида дождалась: Абрам успел зарядить, надеть пистон, подойти к собаке и похвалить ее за благоразумие. Вспугнутый тетеревенок полетел ровно. Абрам, поторопившись, выстрелил из правого ствола накоротке и сделал промах, из левого свалил.
– Ладно, что не понадеялся, сдогадался зарядить, а то бы поминай, как звали! В две сажени промах сделал – какая оказия!
– Что же? Твой промах, так у меня наготове еще два ствола.
– Да я-то бы не убил!
– Да что – и без того осрамился: тетеревенок потянул прямым полетом, ты стрелял в упор, бекасинником, из широкого ружья, и ухитрился сделать промах. Удивляюсь!
– Ладно, смейтесь! Первым – промах, а вторым убил. Как бы ни было, да в ягдташе. Теперь сравнялся с вами.
– Где же сравнялся? У меня три штуки.
– Какие три?
– А коростель-то?
– Дергач-то? Вот нашли дичь! Черта ли в ней есть. Мне и даром-то ее не надо. Наеда большая – меньше воробья! Вот дичь так дичь! – При этом Абрам поднял глухаренка за крыло кверху и, значительно прикрякнув, потряс его.
– Хорошая дичь. Не найдем ли еще. Шершь! Армида! Ищи, ищи, ищи!
Армида усердно действовала.
Мы обошли не один раз всю ниву, очень подробно обшарили все мельче кусточки, примяли всю траву, но тетеревят более не отыскалось.
– Только, видно, их и было, – заключил Абрам.
– Должно быть, что только. Ну да и того довольно, ведь, не думано, находка. Теперь марш на Вязовик! Недалеко, кажется, отсюда?
– До Вязовика-то?
– Да, до Вязовика-то?