V1

Бородан жил в самом стремном микрорайоне Сперанска – «Щепа». Находился он на отшибе города, а практически, за его чертой. Состоял он сплошь и рядом из серых моноблочных бетонных девятиэтажных хрущевок, каменные джунгли, мать их. «Щепа» была самым однообразным местом на Земле. Про выжженные кнопки в лифте, гопников в дешевых спортивных костюмах и мусорные кучи возле угла каждого дома говорить не буду.

И вот в одной из таких многоэтажек на восьмом этаже в квартире направо и пропал Бородан. Я ехал в обоссаном, оплеванном шелухой и прокуренном лифте, надеясь, что когда-нибудь его дверь откроется, и я вылечу на воздух. Ну вот, железная дверка лифта и открылась, и я уже стоял в коридоре. Знакомая картина: одиноко стоящая старая коляска без одного колеса, настенный турник в арке, сделанная из банки кофе «Nescafe» пепельница и убого обитые кожзамом двери каждой из квартир выдают характер жильцов, обитающих здесь. Квартиру Бородана я различил сразу, вход в нее был распахнут настежь, откуда доносились песни Высоцкого и группы «Кино». И мухи… Как много было мух.

Я не мог переступить порог, чтобы не блевануть от тошнотворного запаха тухлого мяса и тряпок. Невозможно было не то, что дышать, даже видеть, все было завешано какой-то густой пеленой. В коридоре прямо на полу валялся неизвестный мне татуированный дрищ, пуская пену прямо на пыльный ковер, чуть дальше возле разбитого стекла на тумбочке можно было разглядеть алюминиевую ложку, зажигалку и пользованный много раз шприц с ржавой иглой. Тухлый запах в квартире перебивался каким-то синтетическим веществом, по-моему, помесь ацетона с бензином.

Бородан лежал прямо в спальне, практически голый, с перевязанной в районе бицепса рукой. Подкатанные стеклянные глаза, растрепанные засаленные волосы, огромное, можно сказать, озеро соплей со слюнями вперемешку составляло все то, что когда-то было неплохим журналистом. Он не дышал.

Скорая помощь и полиция были где-то через полчаса, они приехали одновременно. Процедура уже известная: подписать там, сказать здесь, ответить на пару-тройку вопросов оперативно-следственной группы и пойди домой. Примерно так же было и тогда, с мамой. Седой оперативник спрашивал все меня о том, в каких связях я был с Бороданом, почему пришел именно сегодня именно к нему на квартиру. Взгляд у этого чувака был такой, словно каждая деталь и так ему была известна.

Но чего он не знал точно, так это про кожаную книжку, которую я спрятал за пазуху еще до их приезда. Я обнаружил её в письменном столе журналиста, она лежала поверх других исписанных бумаг. Потом, уже спустя несколько часов, я приехал домой и начал вчитываться во всё это. Оказывается, Бородан вёл дневник, только писал он туда каждый день, не упуская ни одного часа из своей жизни. Любую деталь, мелочь, созданную им мысль – он все заносил в эту книжку в кожаном переплете. Я никогда не забуду последние записи в не й:

«…И вот я пришел к белой кирпичной глыбе, монолитом выделяющаяся среди всего серого пространства нашего города. И вот я залез на нее, и увидел весь мир в одном лишь твоем зрачке. Я знаю, мы давно уже не общаемся, но это ты так думаешь. Там, на этой глыбе, с тобой я разговариваю часами, в мыслях, и только одно лишь это стоит проделанного расстояния. Я бы многое сказал, многое исправил, зная, что уже ничего не исправить… Но я верю, что исправить что-то можно, пусть шанс призрачный… Но я верю, ведь это последнее что мне осталось.

Я смотрю на небо и вижу много огней. Это не звезды, нет, это мысли. Они материальны, они витают, существуют между нами… Мыслям свойственно сбываться.

Некоторое время назад одна, пущенная невзначай мысль, сбылась. Да так, что лучше бы она не сбывалась. Хотя нет, что я несу вообще, на самом деле хорошо, что эта мысль сбылась. Это хорошо, что так получилось.