V1

– Еще раз представлюсь, Игорь Витальевич Сирота. Ну, это на случай, если ты уже забыл. Извини, что не напомнил о себе раньше, но иначе бы я испортил драматизм момента. Я же говорил тебе, что мы еще встретимся. Вставай, я сниму с тебя наручники.

Пока он освобождает мне руки, я смотрю на старую женщину, привязанную к дереву с кляпом во рту. Я, как и она, оказался заложником ситуации на каком-то пустыре в лесу. Погодите-ка…Твою мать, именно здесь я спрятал оружие для Дорошкевича! Ирония судьбы, я сам нашел свою могилу и сам на нее указал. Только кто эта женщина?

– Прости, Егор, я не хотел раскрывать тебе все свои карты! Я, как и ты, сторонник некой справедливости, и её ради хочу сказать: каждый из находящихся здесь в чем-то виноват, включая меня. Ты же хочешь узнать, кто эта женщина? А давай у неё и спросим!

Игорь Витальевич подошел к ней и вырвал кляп из её рта:

– Игорь Витальевич, я не понимаю… Почему мы здесь, почему я привязана, это что, допрос?

– Софья Николаевна, спешу разочаровать. Это возмездие.

– Но я не понимаю.

– А вам и не нужно понимать! Я понимаю, оставьте это мне. Кстати, Егор, я тут у тебя при обыске дома нашел одну занимательную вещицу, – Сирота достал из кармана ту самую кожаную тетрадочку журналиста, а потом быстро её засунул обратно. – Можно я её возьму?

Как будто у меня есть выбор.

– Да, возьмите, конечно.

– Спасибо, Егорка.

– А почему мы здесь, в лесу? Все эти поездки в обезьяннике, тетка эта, зачем? Меня же в Управление везли! Почему я в лесу? Я здесь, собственно, причем?

– А при том, Егор, что именно здесь ты совершил самую ужасную ошибку в своей…Бога ради, Егор, чего эта сука так истошно орёт!

– Игорь Витальевич, у меня же дети! – старушка истошно вопила, взывая к благоразумию.

– А у кого их нет!

Хруст под сапогом Игоря Витальевича мог судить только о том, что он сломал нос безоружной старушке.

– Извини, Егор, я продолжу. Ты же хороший парень, и я знаю, что ты оступился, нарушил закон лишь по глупости и невежеству. Ты же ни в чем не виноват. Скажи, будь у тебя шанс все исправить, ты бы сделал это?

– Разумеется.

– Вот и я думаю, что ты бы исправил свою ошибку. И я дам тебе шанс! Будь добр, убей е ё.

Игорь Витальевич достал из внутреннего кармана своего пиджака небольшой пакетик, положив его мне в руки, а затем сказал:

– Разверни его.

Как быстро, в течение минуты весь мир может перевернуться с ног на голову. Мой пистолет, Макаров, проданный Дорошкевичу, лежал у меня в руках.

– Егор, там всего лишь один патрон, и у тебя есть всего один шанс исправить ошибку прошлого. Убей её или умри сам, ведь тебе неважно, куда пойдет проданный пистолет, главное, чтобы он стрелял, верно? Давай, Коба, докажи себе, что лишить человека жизни, пусть и с третьих рук, это одно и то же, что убить его прямо сейчас! Ни капли сожаления, Егор, чистый бизнес! Всего-то деловая сделка: или ты, или тебя. Ты же ведь не глупый мальчик, давай, решайся!

Мама всегда учила меня в случае опасности представлять себя в каком-нибудь теплом и приятном месте. Как было бы просто, если бы прямо сейчас, ни с того ни с сего, я оправился бы в Францию. Я даже знаю, что сделаю первым делом, как прилечу. Выброшу к херам свою больничную рубашку, сожгу ее прям на улице. Затем куплю чашечку кофе и закурю. Правда, никогда не курил, думал, что вредно, но насколько мне не изменяет память, во Франции курят все, даже младенцы. Не хочу выделяться.

А было бы даже прикольно: я прошу сигарету у какого-нибудь прохожего, закуриваю, тут же кашляю, поджигаю от пепла уголок тетрадки и кидаю ее в урну. Затем стою такой нуарный, в позе думающего сценариста, а ко мне подойдет какая-нибудь красотка с черными кудрями и спросит нежным голосом:

– Monsieur, dans notre pays, une forte amende pour fumer.

А я даже не смогу ничего ответить. Наверное, она сказала что-то про милый город, в который я прилетел, про башню какую-то. Я, впрочем, так и не пойму, начну кривляться, пытаться показать что-либо жестами, на что она рассмеется во все свои тридцать два кривых зуба, подумает, что я мим, возьмет за руку и потащит к себе домой. Процентов семьдесят дам, она живет дома одна, и уже потом, под утро, она будет учить меня своему дурацкому языку, в котором несколько букв вообще невозможно выговорить.

– Стреляй же, или я выпущу из тебя все мозги!

– Прошу, не надо, – старушка молила меня о том, чтобы погибнуть самому.

– Три!

Надо собраться. Я не буду этого делать! Но Господи, как же мне хочется жить!

– Два!

Инстинкт самосохранения – важнейший инстинкт человека.

– Один!

Cam_0011

Ржавый автозак едет по какой-то проселочной дороге. Я не знаю, куда меня везут, но эта тюремная форма… Она чешется, и я бы с удовольствием снял ее, если бы не наручники.

Игорь Витальевич не соврал. Я получил довольно мягкий срок, который еду отбывать в тюрьме общего режима, что недалеко от нашего города. Я понял, что хотел доказать мне Игорь Витальевич, но мне важно не это.