Ва-банк

Я совершенно забыл об одном случае, который произошел перед землетрясением.

Одиннадцатого июля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года умерла после операции Альбертина Сарразен. Не читая французских газет уже многие годы, я вдруг узнал, что эта молодая женщина была писательницей и пользовалась успехом. В двух романах она рассказала о своей жизни в заключении и побеге из тюрьмы. Роман «Астрагал» сделал ее богатой, но несчастная девушка так и не успела этим воспользоваться. Статью о ней я прочитал в серьезной и толстой венесуэльской газете «Насьональ».

А не написать ли мне о своих приключениях?

– Рита!

– Что тебе?

– Я собираюсь написать о своей жизни.

– Уже пятнадцать лет, как ты мне твердишь об этом, и каждый раз повторяешь, что, как только ты опубликуешь свои мемуары, это будет настоящая бомба. Что-то она долго не взрывается. Бедный мой Анри, я уже не верю в это.

А ведь она права, моя малышка Рита, ибо каждый раз, когда мы собирались вечером в кругу друзей, кто-нибудь да говорил: «Анри, а почему бы тебе не описать все свои приключения?» И каждый раз я отвечал одно и то же: «Придет день, и я о них напишу, и, знаете, это будет настоящая бомба!»

– Увидишь, на этот раз я точно напишу!

– Ничего мне не обещай, все равно ты этого не сделаешь.

Разумеется, я так ничего и не сделал.

Почему? Прежде всего потому, что не считал себя способным к творчеству. Я был убежден, что не умею писать. Говорить? Да. Рассказывать истории? Сколько угодно, это пожалуйста. Но быть хорошим рассказчиком – одно, а уметь писать – совсем другое. Короче, я отбросил эту затею и перестал думать об этом.

Два месяца спустя после землетрясения, в конце сентября, я вытащил из пачки старых газет последний из оставшихся номеров «Насьональ», а все остальные отдал Марии. Газеты ей нужны, чтобы уберечь паркет от пятен краски. Пришли рабочие, зашпаклевали трещины в стенах, следы от землетрясения, и приготовились их перекрашивать. И снова на полосе этой смятой газеты мне бросилось в глаза сообщение о смерти Альбертины Сарразен.

Уже больше двух месяцев прошло. Бедняжка, она уже на том свете, а я вот живу, правда небогато.

«А ты ведь даже не попытался написать свои мемуары, сразу сдулся. Как некрасиво с твоей стороны!» Но у меня имелось столько веских причин для оправдания! Здесь почти никто не знал о моем прошлом, моя дочь уже семь лет как работала в британском посольстве, и нас с женой принимали за честных коммерсантов с безупречной репутацией. Кроме нескольких высоких полицейских чинов, никто ни о чем не ведал. Так неужто стоило всем пренебречь и бросить вызов? А что скажут во Франции мои сестры, племянники, тетушка Жю? И к тому же добиться успеха в литературе очень трудно, почти невозможно. «Нет, это несерьезно, Папи. Чтобы выйти из создавшегося положения, когда ты живешь хорошо, но зарабатываешь недостаточно для того, чтобы обеспечить себе старость, надо придумать что-нибудь другое». Что другое? Да у меня не было ничего другого на примете. Если бы я знал, где это другое. Но надо было выходить из положения – и точка. Это стало уже навязчивой идеей. И я начинал заниматься ею всерьез.

* * *

Прошло еще несколько дней, и случилось мне идти по улице Акведукто. Я опять забыл про Альбертину, забыл и о том, что совсем недавно хотел написать книгу. Этим воспоминаниям, как говорила Рита, уготована судьба бомбы, которой не суждено взорваться и даже пшикнуть, потому что она никогда не будет изготовлена.

На этой чертовой улице Акведукто располагался магазин французской книги, и мой путь лежал мимо витрины, а в ней – книжонка, а на книжонке красная полоса: 123 000 экземпляров, и эта проклятая полоса не могла скрыть от моих глаз название – «Астрагал».

«Ни хрена себе, продано сто двадцать три тысячи экземпляров! Почем же идет эта книжица? Тридцать боливаров, то есть почти тридцать три франка». И я раскошелился, чтобы стать обладателем этой знаменитой книжки.

«Вот так Альбертина! На одной книжонке отхватила такую пачку денег! С такими бабками ей больше не надо было промышлять квартирными кражами, чтобы жить припеваючи со своим Жюльеном».

Прочитав «Астрагал», я был восхищен. Но что же поразило меня в «Астрагале»? Что я там нашел? Приключения или музыку слов? Да не было там почти никаких приключений. Во время побега она сломала ногу. Встретила Жюльена, и тот ее спрятал. Она влюбилась, и когда казалось, что между ними уже все на мази, он надул ее и слинял. Вот незадача! Но зато как написано! Не просто какая-то картина, а шедевр!

А кто читает шедевры?

Кого можно убаюкать словами, красивыми, отточенными фразами?

Кто ходит в оперу? Мало кто.

А эта книга – опера. Это так. Значит, не так уж и плохо, если сто двадцать три тысячи человек любят оперу, да если с каждого проданного билета двадцать процентов идут девчонке, замесившей книжку на астрагальной мучке. Такое начало позволяло открыть счет в банке, купить домик где-нибудь в теплых краях, чтобы укрыться от дождя… Я ей положил двадцать процентов, как если бы сам был издателем. Но в издательских делах я пока не разбирался.