Ва-банк

– Спасибо, Жан-Пьер. Подожди меня там, надо черкнуть пару слов и отправить Рите телеграмму.

– Конечно-конечно, но поторопись. Нас уже ждут.

– Где?

– У меня. Два крупных журналиста. Я тебе все объясню.

В тот момент, когда я отходил от Кастельно, меня внезапно ослепили две фотовспышки – мои первые фотографии для прессы.

– Это для «Франс суар». Добро пожаловать в Париж, мсье Шарьер!

– Ну, Жан-Пьер, информация в Париже распространяется быстро, стоит только начать!

Возвращая книгу, я заметил на лице Жан-Пьера некоторое беспокойство.

– Ну что, Анри, тебя не пугает то, что готовится?

– Нет, будь уверен. Чтобы меня напугать, нужно что-нибудь посерьезнее.

– Сам понимаешь: Париж, журналисты, критики. Можно столкнуться с тем, чего вовсе не ожидаешь. Перо иногда куда опаснее пистолета.

– Не беспокойся, сынок. Я в отличной форме. Будь уверен.

– Ладно. Но предупреждаю: придется туго, тяжко, если хочешь. Заваруха начнется через час.

– Это по мне, и в мою пользу две вещи: правда и любовь к преодолению препятствий, если правота на моей стороне.

– Тем лучше. Едем ко мне.

Глава двадцать вторая Банко!

И вот два первых «вольных стрелка» вышли из своего окопа – в данном случае встали из кресел в гостиной Кастельно. Тот, что с автоматом, – сам Жак-Лоран Бост, ни больше ни меньше, а его приятель, рослый дядя с длинным карабином с оптическим прицелом, – Серж Лафори.

Нас представили друг другу. Я едва успел поставить свой чемодан у входа, как мы тут же перешли к столу, чтобы позавтракать на скорую руку. Мне сообщили, что эти симпатичные, открытые люди – корреспонденты «Нувель обсерватер», о которых мне говорил Кастельно.

Первое маленькое непредвиденное осложнение: я так бы до сих пор и не знал о существовании «Нувель обсерватер», если бы Кастельно не объяснил мне по дороге, что это очень крупный журнал.

Итак, эти «вольные стрелки» взяли меня в оборот после четырнадцати часов полета, когда я почти не спал, после смены часовых поясов, климата и всего прочего. Уж не думали ли они взять меня измором? Вполне возможно, потому что Бост щедро наполнил мой стакан и сказал, что мне надо взбодриться с дороги. После этого мы перешли в гостиную. Кофе, виски. Началась молниеносная атака.

Они подкупили меня своим обаянием. Для вралей, проныр, опасных выжиг, сверхскептиков ничего лучшего не придумаешь, как вызвать симпатию собеседника. Перекрестный огонь продолжался ровно семь часов. Три бутылки виски привели лишь к тому, что еще сильнее распалили Боста и Лафори: «И это правда? А это неправда? Отчасти правда? Не совсем правда? Не слишком ли? Совсем не слишком?» Эти два парня, что устроили мне «допрос с пристрастием», достойны служить в ФБР. Они так дьявольски переворачивают все вопросы с ног на голову, что смотришь, вопрос вроде бы тот, да уже не тот. Молодцы! Настоящие профессионалы, способные разобрать собеседника по косточкам.

В конце этого допроса я обливался потом, сбросил рубашку. Я был на ногах уже двадцать три часа, из них семь – под градом вопросов.

Хорошенькое начало, черт бы его побрал! Если бы не виски, не обаяние собеседников, то я бы решил, что нахожусь на набережной Орфевр, 36, как сорок лет назад.

Провожая их до машины, я с удовольствием отметил, что они устали больше моего. Не потому ли, что по части виски им со мной не тягаться?

Мы расстались довольные друг другом. Жан-Пьер предложил мне лечь спать.

– Ты, должно быть, валишься с ног.

Услышав мой ответ, он расхохотался, как ребенок:

– Ничего подобного. Мне надо восстановиться – пойдем в бар за углом и пропустим по стаканчику.

Под громкие звуки музыки в одном из баров он наклонился ко мне и произнес:

– Папи, думаю, что это победа. Я это чувствую.

В три часа утра, побывав еще в одном заведении, мы завалились домой. Кастельно предоставил мне комнату своего сына Жана, а сам перенес его, спящего, вместе с подушкой и одеялом в гостиную на диван.

Я вытянулся во весь рост на простынях, еще хранящих тепло одиннадцатилетнего мальчонки, и тут же заснул, провалившись словно в туман. Во сне двое парней, один с автоматом, другой с карабином с оптическим прицелом, танцевали вокруг меня бешеный танец индейцев сиу. Их крики были похожи на вопросы, трещавшие, как пулеметные очереди.

– Вставай, Папи!

Приказ, отданный ласковым тоном, тут же был подкреплен толчком в плечо. Это Кастельно. Он стоял передо мной уже одетый и при галстуке.

– Который час?

– Девять часов.

– Вечера?

– Нет, утра.

– Ты сдурел, приятель! И ведешь себя безответственно! Ты так спокоен, потому что не знаешь, как опасно будить меня в такую рань! Убирайся отсюда, и побыстрее!

И я с головой зарылся в подушку, натянув ее края поплотнее на уши. Но этот бессовестный парень снова принялся тормошить меня и толкать в бок. Я сел на постели, взъерошенный, словно джинн, только что выскочивший из бутылки, готовый на любую крайность, чтобы выгнать этого безумца из комнаты. Но тот продолжал улыбаться.

– Что поделаешь, ужасно неприятно, но мы сами этого захотели. Оба виноваты. Отступать нельзя – тебя ждет куча народа.

* * *