Ва-банк

— Ты изменился, Рири. А вот как, пока еще не пойму. Надеюсь, трехмесячное пребывание в этом аду не оставило в твоей душе слишком глубокой раны?

Я вновь был дома, с отцом. Какую же перемену имел он в виду?

— Не знаю, папа. Думаю, что стал еще непокорнее и еще меньше желаю подчиняться правилам и законам, которые ты внушал мне с детства. Наверное, ты прав, что-то действительно изменилось… Я снова дома, где был так счастлив когда-то с мамой и сестрами. Но когда я вспоминаю маму, душа уже не так болит. Должно быть, я ожесточился.

— Что собираешься делать?

— А что бы ты посоветовал?

— Как можно быстрее поступить на службу. Тебе ведь уже двадцать, мой мальчик.

Два экзамена. Один в Прива, на должность почтового служащего, другой в Авиньоне на гражданскую должность в военном управлении. Оба, и устный, и письменный, я выдержал превосходно. И я уже был не против последовать совету отца и стать служащим, вести достойную, обеспеченную жизнь. Однако в глубине души не мог удержаться, чтоб не задать себе вопрос — долго ли удастся удержаться на этой службе молодому Шарьеру, у которого все так и кипит внутри?..

Утром по почте пришли результаты экзаменов, и отец так радовался, что решил устроить вечеринку в мою честь. Праздник был отмечен огромным тортом, шампанским и молодой девицей, дочерью коллеги отца, приглашенной на ужин. «Она может стать тебе прекрасной женой, мой мальчик».

Я прогуливался по саду с девушкой, которую отец прочил мне в жены и которая, как он уверял, должна была непременно осчастливить его сына. Она была хорошенькая, отменно воспитана и очень неглупа.

Но через два месяца грянул гром. «Поскольку в центральное управление не поступило справки, удостоверяющей вашу отличную службу во флоте, с сожалением информируем вас, что данное место вы занять не можете».

Все иллюзии отца разлетелись в прах, он стал задумчив и молчалив — очень переживал.

Однажды дедушка застал меня на пороге дома с чемоданом.

— Куда это ты собрался, Анри?

— Туда, где с меня не потребуют справки об отличной службе на флоте. Хочу повидать одного человека, с которым познакомился в дисциплинарном батальоне. Он научит меня жить вне законов этого общества. До сих пор я был достаточно наивен, чтобы верить в это общество, а теперь знаю мне от него нечего больше ждать. Еду в Париж, дедушка.

— А что будешь там делать?

— Еще не знаю, но наверняка ничего хорошего. Прощайте, дедушка. И поцелуйте отца от меня.

Земля уже совсем близко. Можно даже различить окна в домах. Итак, после долгого, бесконечно долгого путешествия в двадцать шесть лет я возвращаюсь на родину, увижу своих родных…

Мы переписывались последние годы, но что значат эти письма перед мнением окружающих их людей — соседей и знакомых? Они, наверное, страшно нервничают и опасаются момента встречи с братом, беглым каторжником.

Я был бы разочарован, если бы они пришли на эту встречу из чувства долга, мне хотелось, чтобы ими двигало искреннее, сердечное чувство. Ах, если бы только они знали — а берег все ближе и ближе, — если бы они знали, что все тринадцать лет каторги я думал о них. Если бы мои сестры могли видеть те картинки детства, что я вызывал из своей памяти в застенках одиночки! Если бы знали, что в самые тяжкие моменты именно в этих картинах и воспоминаниях черпал я силы, чтобы преодолеть непреодолимое, найти покой в храме отчаяния, удержаться от самоубийства, наконец, если бы знали, что долгие месяцы, дни, часы и даже секунды полного, абсолютного одиночества и молчания были заполнены воспоминаниями о самых мельчайших и, возможно, незначительных, на их взгляд, подробностях и моментах из нашего общего, такого чудесного детства!

А берег все ближе, вот уже показалась Барселона, сейчас корабль войдет в гавань. Я с трудом подавлял желание закричать во весь голос: «Эй, слышите?! Я уже близко, рядом! Идите же, идите мне навстречу, быстрее!» Так я когда-то кричал сестрам, когда мы гуляли в поле под Фабра и я нашел вдруг целые заросли чудесных диких фиалок

— Что ты здесь делаешь, милый? Ищу тебя уже целый час. Даже в трюм к машине спускалась.

Не вставая, я обнял Риту за талию и притянул к себе. Она наклонилась и легонько чмокнула меня в щеку. Только тут я со всей остротой осознал, что, хотя я и собираюсь встретиться со своими родными и жду этой встречи с нетерпением, моя настоящая семья — та, что сейчас в моих объятиях, мое счастье, которое я создал своими руками, выстрадал и которое с лихвой вознаградило меня за все мытарства и лишения. И я сказал:

— Милая! Я сидел здесь и переживал все свое прошлое, смотрел на приближающийся берег, на землю, где находятся дорогие мне люди, живые и мертвые.

Я припарковал свой «линкольн» у границы с Францией.

Вот они! Бегут мне навстречу, мои родные!