Наконец они оказались на дальней окраине лагеря, куда были изгнаны больные и увечные. Солнце немилосердно жгло этих несчастных, харкавших на песок кровью и густой мокротой. Одни лежали на походных койках, другие распростерлись на земле, словно отстаивая право умереть на каком-то конкретном месте. Осторожно пробираясь среди палаток и тел, мужчины то и дело оглядывались, желая убедиться, что за ними не идут.
Каспар спросил:
– Что это за место? Что здесь происходит?
– Не знаю, – ответил Нотон. – Что-то тут не так. Все это безумие.
– Безумие? – переспросил кто-то. – Безумие? Кто здесь?
Нотон оглянулся. На песке под жестяной стеной сидел худой старик, иссохший как скелет. Седые волосы, чистые, белые как снег, контрастировали с почти черной кожей. Старик сидел по-турецки, уронив на колени хрупкие руки, уставясь прямо на полуденное солнце. Глаза у него были невероятно черные, пустые. Нотон понял, что здешнее яростное солнце выжгло их.
– Безумие? – повторил старик, наклоняя голову в ту сторону, откуда донесся голос. – Здесь есть кто-нибудь?
Щурясь от солнца, отраженного в металлической стене, Нотон нагнулся и осторожно коснулся жесткой щеки старика. Тот вздрогнул и отпрянул, но Нотон сказал:
– Я вас не обижу.
– Куда свалили эти гады? – спросил Каспар.
– Кто здесь? – спросил старик, неуверенно нашаривая руку Нотона. После долгих поисков его жесткие пальцы коснулись пальцев молодого американца. – Неженка, – проговорил он, ощупывая руку Нотона. – Не работал под открытым небом. Я слепой.
– Да, – согласился Нотон, глядя в бездонные глазницы. – Вы ослепили себя.
– Снялись, понимаешь, с места, а меня бросили тут, – пробурчал Каспар, и его дорогие «Никоны» снова стукнулись друг о друга. Звук был сухой и громкий, как выстрел. – Убью гадов.
– За нами шли, – сказал Нотон старику.
– Да. Я слышу, как бьется твое сердце. От тебя пахнет страхом.
– Я американец, – продолжал Нотон. – Я хочу знать, что здесь происходит. Эти люди безумны?
Старик улыбнулся, показав пожелтевшие зубы, сломанные и стертые до пеньков, и затряс головой, словно с ним шутили.
– Безумны? Безумны? Нет. Безумия больше нет. Теперь есть только то, что есть. – Он подставил лицо жаркому солнцу, и его золотой огонь проник в незрячие глаза старика. – Я еще вижу солнце: значит, я еще не совсем ослеп. Но пока я могу видеть, надежды для меня нет.
– Что? – спросил Нотон. – Что?
Каспар сказал:
– Пошли отсюда, старина. В пустыню и на шоссе.
– Я пришел сюда с дочерью и ее мужем, – говорил старик. – Новая жизнь, сказали они. Здесь мы обретем новую жизнь. И бросили меня. Я не знаю, где они. Она была мне хорошей дочерью, пока не пришла сюда; здесь я перестал узнавать ее. Я должен их выжечь. Я должен их выжечь.
– А? – спросил озадаченный Каспар. – Что болтает этот старый хрыч?
Нотон наклонился к старику.
– Ради кого собрались эти люди? Кто даст твоей дочери новую жизнь?
Старик кивнул:
– Да. Вот и она так сказала –
– Кто даст ей новую жизнь?
Старик ощупал лицо Нотона, провел пальцами по его носу, губам, по щекам.
– Помогите мне найти их. Может быть, мы еще уйдем отсюда, все вместе. Помогите.
– Пошли, Нотон. Старик не в себе.
– Нет! – резко бросил через плечо Нотон и снова повернулся к старику. – Я помогу тебе. Но кто… как зовут человека, ради которого вы пришли сюда?
Старик снова улыбнулся.
– Ваал, – сказал он. – Ваал.
Что-то с грохотом отлетело от жестяной стены к ногам Нотона. Камень.
Он выпрямился и увидел, что Каспар пригнулся, прикрывая рукой объективы своих фотоаппаратов. А позади Каспара стояли полукругом худые оборванные мужчины и женщины. Нотон слышал их хриплое горячее дыхание. В руках у оборванцев были острые камни. Тощий бедуин в пестром тряпье размахнулся и швырнул свой снаряд. Нотон увернулся; камень просвистел мимо его головы и с лязгом отскочил от железа.
– Господи Иисусе! – заорал Каспар. – Вы что, совсем рехнулись, козлы? Я гражданин Великобритании!
В ответ какая-то женщина запустила в него камнем, и Нотон услышал, как Каспар охнул. Камни посыпались градом, забарабанили по жести и по рукам Нотона, которыми он прикрывал голову. Нотон поглядел на старика и увидел над незрячими глазами рваную рану. Каспар вскрикнул от боли и покачнулся, схватившись за грудь, где болталась камера с разбитым объективом. Следующий камень попал Каспару в голову, и репортер упал на колени.
Оборванцы пошли в наступление. Кто-то размахнулся, чтобы метнуть очередной камень, и Нотон понял, куда тот ударит: в лоб над его правым глазом; он десятки раз видел это во сне и просыпался в поту. Он прижался спиной к раскаленной жестяной стене.
Между Нотоном и оборванцами с ревом промчался длинный, блестящий черный лимузин. На ноги Нотону посыпался песок. Он услышал глухое «бум!» – предназначавшийся ему камень отскочил от окна машины. Нотон бессильно опустился на песок и увидел, что Каспар едва дышит.
Дверцы машины распахнулись. Два кувейтца в белых просторных одеяниях отогнали нищих. Те забормотали какие-то угрозы, но тем не менее подобострастно подчинились. Кто-то взял Нотона за руку и помог ему подняться.