Ваалан

— Это сделал я? — задаю вопрос, хотя ответ у меня в голове, он пульсирует, он лезет из головы, пытаясь укрыться от правды. — Чем я это сделал?!

Смотрю на руки, никаких следов практически нет. Айман указывает пальцем, вижу разбитый в щепки приклад автомата, в крови, с ошметками мяса и мерзких белых кусочков. Мозги, кости?

— А остальные? — спрашиваю у рыбака.

— Точно такие же. Мы не смогли тебя успокоить, ты был waalan!

Айман виновато потупился.

— Что значит Waalan?

Я смотрю на людей, все отводят взгляды, никто не смеет смотреть мне в глаза.

— Это значит «бешеный». Человек, в которого вселился дьявол Ваалангу.

Я поворачиваю голову.

Это старый сгорбленный старик, он смотрит мне прямо в глаза и говорит для всех:

— Теперь Waalan ушел, это — нормальный человек.

Хоть я суевериями не страдаю, но после слов старика стало легче.

Вездесущий Рияд успевал переводить мои слова для всех и ответы для меня.

Громкий плач, причитания женщин, снующие фигуры — все это нервирует меня.

Рядом со мной присаживает Айман.

— Айман, расскажи, что было.

С помощью Рияда я наконец смог узнать, что произошло. Когда пуля попала в девочку, и ее тельце выпало с окна на мостовую, собравшиеся увидели то, что повергло их в шок. С звериным ревом я вырвал автомат из рук бандита и раскроил ему голову одним ударом приклада, затем со скоростью молнии — именно так подчеркнул Айман и кивками подтвердил Рияд — метнулся к тем троим, что выключил в самом начале.

Словно обезумевший, я с яростными криками разнес им лица все тем же автоматом. Потом настала очередь главаря, которого и так полусмерти избил Айман и пара рыбаков. Оттолкнув их сторону, я расколошматил черепушку бандиту, даже несколько раз промахнулся, попадая по камням. Последним был водитель, все еще живой в момент моей атаки. Его я бил больше всего и его труп увидел под куском брезента.

После этого по команде Аймана на меня навались сразу семеро, повалили на землю и держали, пока я не стал приходить в себя.

Закончив рассказ, Айман и Рияд смотрели, как я перевариваю информацию.

— Ты ничего не помнишь? — спросил меня рыбак, потерявший отца и мать в одночасье.

Как оказалось, приехавшие бандиты без лишних церемоний выстрелили обоим в животы и подожгли дом. Затем отъехали и вернулись в момент, когда подоспели мы и тушили огонь.

На Аймана было жалко смотреть, да и я не мог взглянуть ему в глаза. Это по моей вине он потерял родителей.

Парень все понял и тихо сказал, положив мне руку на плечо:

— Наша судьба предопределена при рождении, никакие наши поступки не влияют на это. Так было суждено, и нет в этом ничьей вины. Ты поможешь мне организовать похороны, Алекс? — он посмотрел на меня с надеждой.

Чем я мог ответить сироте, кроме как согласием?

— У нас свои обряды, а у вас свои. Но ты скажи, что делать, я все сделаю. И еще. Прости меня, пожалуйста, все-таки это была моя вина. Не убей я того бандита, этого не случилось бы.

— Нет, Алекс, это случилось бы. Может, не именно так, но случилось бы. Мы все рождаемся, чтобы умереть. Пойдем, мне надо похоронить их до захода солнца.

Как оказалось, единственным, чем я мог помочь, это рытьем могилы, что я и делал, проклиная песок и каменные слои-пласты, встречавшиеся лопате. Рядом со мной трудились еще трое парней, которых я не видел ранее. Мы почти закончили могилу, когда со стороны поселка показалась похоронная процессия, несущая два тела, завернутых в белое.

Похороны у мусульман отличались тем, что не было гроба, а могила у самого основания расширялась вбок. Нижний слой на полметра. Туда, на правый бок, укладывали усопшего лицом в сторону Каабы. Затем этот кармашек закрывался глиняными кирпичами, отгораживая умершего от основной ямы.

Все это тихо объяснял мне Рияд, пришедший с траурной процессией.

После этого мулла, высокий высохший старик, долго читал молитвы, затем, по его знаку, могилу стали засыпать. У надгробия установили прямоугольную каменную стелу, где арабской вязью были написаны данные усопшего. Затем вся процедура повторилась: снова уложенный на правый бок человек в белом саване, кирпичи, молитва и, наконец, надгробие и могильный холмик. Не было лишних разговоров, не было плача и истерик.

Когда шли к поселку, я удержался спросил Рияда, почему на кладбище не было траурных речей. Тот недоуменно посмотрел на меня:

— Нельзя разговорами и плачем тревожить души усопших. С умершими простились в посёлке, на самом кладбище должна быть тишина, нужно уважать тех, кто там уже похоронен.

Спорная философия на мой взгляд, но что-то рациональное в этом было.

В поселке все соседи предложили нам пожить у них, пока мы не восстановим сгоревший дом. Восстанавливать там было нечего, надо все отстраивать с нуля.

Любезно поблагодарив всех, Айман принял решение пожить у дяди. Мне, в принципе, было без разницы, я собирался с утра снова звонить в посольство и убираться отсюда, здесь моя жизнь не стоила и гроша.