Вадбольский (СИ)

Она спросила с интересом:

— Это как?

— Ну…затащите меня куда-нить в угол, начнете лапать, зажимать, а я буду тихо стонать насчёт не надо, ох как же стыдно, барышня,прекратите… а вы меня всё щупаете, щупаете…

Она хихикнула, сказала тихонько:

— Ну вот не поверю, что Иоланта так делает!

— Не даюсь пока, — сообщил я пугливым шепотом. — Девственность свою берегу, у меня окромя неё ничего нет, но боюсь, моя крепость скоро рухнет под напором победительницы.

Она хихикнула снова.

— Да, у неё хороший напор, она же француженка! Но вы уж держитесь, баронет!

— Для вас продержусь, — заверил я преданно. — Только вам позволю…

К нам подошел высокий и очень массивный мужчина с пышными усищами, поинтересовался мощным басом:

— О чём в наше неспокойное время могут беседовать юная барышня и молодой человек, га-га-га, как не о судьбах Отечества?

Хорошо сказал, отметил я. Барышня и человек! Глориана такого с костями сожрет. Если, конечно, заметит случайную или не случайную оговорку.

— Да вот, — сообщил я покаянно, — графиня рассказывает забавные случаи с поручиком Ржевским. Да так здорово…

Павлова сделала большие глаза, я усмехнулся и сказал доверительным тоном:

— Она стесняется повторить, но я же вижу, вы человек свой, вам я перескажу…

Он взорвался хохотом после первого же анекдота, замаскированного под случай, всё-таки поручик Ржевский уже известен и в высшем свете. После второго ржал и топал ногами, гости начали оглядываться, а когда я рассказал третий, он рухнул в кресло и тихо всхлипывал, лицо стало как кисель от хохота, знаками умолял меня пощадить и дать отсмеяться, пока не продолжать, а то он прямо тут и кончится.

Ещё двое из гостей подошли, любопытствуя, граф уже чуточку отсмеялся, я рассказал ещё парочку, выбирая самые пристойные, снова хохот уже троих и довольный рев, к нам потянулись остальные, а за ними и дамы.

Хорошо, знаю о поручике не меньше сотни, а вообще в памяти записаны все анекдоты мира, часть перелицую и тоже выдам как истории о бравом герое.

Подошла заинтересованная Глориана.

— Князь, — поинтересовалась она, — что с вами?

Он, вытирая слезы, сообщил ей с хохотом:

— Глория, милая… так вот как вы… ходите в Щель Дьявола!.. Эх… где моя молодость!… Буга-га-га!… Га-га-га, можно и по морде получить… бу-га-га… само отвалится!.. Га-га-га!

Часть третья Глава 9

Со светских приемов принято разъезжаться каждый по себе, но Иоланта, опасаясь, что сиволапый баронет без её надзора что-то уронит, опрокинет или подожжет, решительно забрала меня с собой.

— Вы своими историями стали гвоздем приема, — сообщила она на лестнице в великом изумлении. — Не ожидала от вас… знаток Овидия!

— Я и Гомера знаю, — напомнил я. — Правда, не совсем лично.

Рухнув на заднее сиденье автомобиля, она с глубоким облегчением вздохнула.

— Пронесло…

Я поинтересовался заботливо:

— До туалета добежать успели?.. Хотя у вас столько платьев, могут и не заметить… Надеюсь, в следующую Щель Дьявола пойдете в этом платье.

Она сказала устало:

— Заткнитесь, баронет. Это вы могли… испачкаться, мы все трое за вас переживали. Я видела как подходил граф Каменев, а потом князь Гринвальд. А эта хитрая мымра Анастасия строила вам глазки!

— А чё, — сказал я, с трудом вспоминая, кто из женщин строил мне глазки, — норм девка. И сиськи на месте. Обе!

— Вы дурак, баронет, — повторила она. — К ней бесполезно, она охотится за парнями побогаче. Что вы ей говорили?

Я ухмыльнулся.

— О греческой поэзии.

— То-то её отшвырнуло, чуть о стену не убилась. Умеете вы женщинам нравиться.

Я повернул голову, всмотрелся в её лицо.

— Мы в расчете?

Она распахнула глаза, в самом деле красивые, посмотрела с обидой.

— Баронет, вы дворянин или купец?

— Я всё на свете, — согласился я. — Раз уж я человек простой, простодушный. Из берлоги.

Она хмыкнула.

— Пора вылезать.

— Не могу, жопа застряла.

Она поморщилась, уже догадывается, что нарочно такие слова вворачиваю, но терпит, суфражизм обязывает.

— Чтоб её вытащить, нужно чаще ходить в Щели Дьявола. И бывать в высшем обществе.

Я вздохнул.

— Это равнозначно?

— Вадбольский!

— Я не просто всего лишь баронет, — пояснил я, — таких в Петербурге как воробьев, так ещё и бедный.

— Бедность не порок, — заявила она. — Можно блистать умом, подвигами, какими-то славными деяниями.

Я покачал головой.

— Не-а. С жопой в берлоге уютнее. А вы к чему это задвигаете?

Она криво усмехнулась.

— К тому, что нужно рейд повторить. Вряд ли получится так же здорово, но что-то да нароем? А нам репутацию нужно укреплять. Все увидят, что это не случайная победа нашего движения.

Я помолчал для важности, пусть думает, что колеблюсь, она начала ерзать по сиденью, я повторил тупеньким голосом:

— Но мы… в расчете?

Она сказала с неохотой:

— Да, я слово не нарушу. Но разве вам самому не хочется…

— Не хочется, — возразил я, не давая договорить, — я простой и простодушный, не люблю всё это такое дракостное… или дракливое?

— Драчливое, — подсказала она.

— Вот-вот, мне бы лежать, как Обломов, книжки с картинками смотреть…

— Кто такой Обломов?

— Рыцарь такой, сила неимоверная, да всё с дивана не мог слезть.

— Как Илья Муромец?