Вадбольский

Она сказала жалобно:

— Откуда? Даже у людей где что никто не знает…

Что, подумал я, Крымская война ещё не случилась? Это с неё началась хирургия, когда с фронта пошли десятки тысяч раненых, и прежние лекари превращались в медиков, а те в хирургов, делая в полевых условиях под обстрелами англичан и французов сложные операции, на ходу постигая устройство человеческого тела.

Глориана повысила голос, и без того командный, ей бы только Орлеан брать:

— Если мы боремся за права женщин, то и должны уметь делать мужскую работу!

Анна вздохнула, вытащила из ножен красивую рукоять с длинным узким лезвием. Сюзанна наконец-то расцепила челюсти ящерицы, голову тут же сунула в мешок, дома повесит как боевой трофей на стену родового замка. Интересно, как станет рассказывать про опасную и смертельную схватку?

Глориана красиво и надменно осматривала окрестности, Анна же, задушив в себе тургеневскую барышню, торопливо и достаточно умело начала разделывать обеих ящериц.

Из второй с торжеством извлекла заляпанную кровью и слизью внутренностей тёмную жемчужину.

— Есть!.. — запищала она счастливым голосом. — Есть!.. Магический кристалл!

Я спросил Иоланту:

— Похоже, на этом всё?

Она посмотрела настороженно.

— Почему?

— Вы даже ружья не перезарядили. А у меня ваш меч кончился.

Она нахмурилась при слове «ваш», произнес с подтекстом, могла бы и получше оружейную лавку подобрать, повернулась к Глориане.

— Идем дальше?

Графиня Дроссельмейер поинтересовалась с аристократическим изумлением на лице и в фигуре:

— А что здесь ещё делать? Мы уже показали себя!.. И смотрите какая добыча… Три ужасных монстра!

Глориана взглянула пытливо на меня, я сделал каменное лицо. Отрабатываю амуницию с барского плеча, потому не смею сметь своё суждение иметь, мое дело телячье: наелся — и в хлев.

— Хорошо! — провозгласила она царственно, как и надлежит успешному полководцу. — Мы совершили великолепный победный рейд в Проход и завершили его победителями! К тому же — с богатой добычей!.. Потому возвращаемся с победой, честью и доблестью!.. Командую… ретирада к выходу!

Ретирада, вспомнил я, то слово, которое ненавидел Суворов и наказывал за него штабных офицеров.

Но мы не суворовцы, трое аристократок схватили ящериц за хвосты и начали запихивать в мешки, всё не влезало, я предложил упрятать только верхние части, хвосты пусть торчат на зависть всем, кто увидит.

Идею приняли с восторгом, всё поместилось, после чего развернулись и потопали взад, но куда быстрее, чем шли сюда, своя добыча не тянет. Подобрали и куски первого убитого варана, кое-как запихнули уже в мой мешок, ну да ладно, тоже куплен на деньги Иоланты или Глорианы, потащились тяжело и печально-радостно, выход вон, видно издали.

На другой день вся Академия гудела, четверо курсантов совершили рейд в Щель Дьявола, да ещё под руководством первокурсника.

Глориана умело распоряжается курсистками, к вечеру уже и газеты запестрели заметками, как группа отважных женщин совершили героический рейд в ближайшую Щель. Слово «мужественный» везде заменяли на «отважный», так как по мнению суфражисток в первом определении звучит нотка унижающая женское достоинство, слово «мужественный» вообще нельзя применять к женщинам, а их стенгазету «За мужество» нужно обязательно переименовать, а то малограмотные мужчины читают это слово слитно и находят не совсем то, что имеют в виду суфражистки.

В самой Академии ректор вызвал к себе всех четверых, меня тоже, пусть я и всего лишь шерп, слуга, какой с меня спрос, но тоже какой-то источник информации.

Я вошёл молча, остановился у двери, молчал, сопел, глупо таращил глаза на стены в картинах, где одни тяжелые в золоте рамы стоят тыщ по десять, а там ещё на полотнах нарисовано, тоже деньги.

Зильбергауз пару раз бросил на меня острый взгляд, поморщился и больше не обращал внимания, сосредоточившись на суфражистках.

— К нашему Лицею, — говорила Глориана пламенно, словно лед может гореть, — будет отныне приковано внимание всего прогрессивного мира!.. Лицей выиграет от того, что мир узнает о женском подвиге. Это зачтется в международном признании, женщины всего мира будут говорить про Санкт-Петербургский Лицей, как про оплот гуманизма и передовых идей, а это привлечет симпатии и добавит финансирования.

Зильбергауз молча кивнул, финансирование всегда больной вопрос, но как бы ревнители консервативного образа мышления не перекрыли краник, эти сомнения легко считывались на его лице, Сюзанна Дроссельмейер сделала шажок вперед и добавила деловито:

— Сейчас прогресс в моде. Я говорила с родителями, отец сообщил, что поднимет вопрос в Сенате, чтобы позволить нашему Лицею открыть филиалы в Киеве, Харькове и Минске…

Зильбергауз, судя по его лицу, приободрился. Даже, если филиалы открыть не позволят, но уже внимание к этому вопросу выдвигает Лицей в число передовых и умеренно прогрессивных.