Вагнер – в пламени войны

– Пингвин! Ты теперь наш командир! Веди нас в Курдюмовку, иначе всех здесь убьют. Веди! – кричу я Пингвину, и это был не повышенный тон, а именно крик, схожий по интонации с приказом. Нужно было их встряхнуть всех, чтобы растерянность у них пропала и чтобы из оцепенения все вышли. Потому я и закричал на Пингвина. Взглянул на лицо Сухова, а у того после моего крика надежда в лице появилась… «Значит, все правильно делаю», – проносится у меня в мозгу.

– Какой из меня командир, я медик, – отвечает мне Пингвин.

– Не-ет! Именно ты сейчас командуешь нами, теперь ты наш командир, а потому веди! Вон оттуда сейчас же выходи, и мы все за тобой пойдем, – показываю я рукой в сторону левого края котлована, к которому проще всего было бы пройти нам всем, чтобы выйти отсюда и направится к Курдюмовке. – Веди!!! – снова кричу я ему.

Пингвин на секунды три задумывается, а затем поворачивается в сторону Курдюмовки и начинает обходить крутой спуск в котлован, чтобы выйти на тот его левый край. Сухов мне показывает руками, мол, иди за ним ты, а я за тобой. Я иду за Пингвином, оглядываюсь, чтобы убедиться, что Сухов за мной пошел. Сухов идет за мной, и я кричу тем, кто еще там, у той ниши бетонной находится:

– Забирайте раненого и за нами идите все! Все за нами, и несите этого с собой, там перевяжем! Пошли!! – истошно кричу я им.

Бойцы начали вставать. Идем в сторону Курдюмовки в колонне по одному, идем медленно. «Лишь бы сюда сейчас не прилетело, иначе хрен дойдем. Но раз пошли, то идти надо», – проносится снова в моей голове. На наше величайшее счастье осколков никто из нас не схватил по дороге в Курдюмовку. Это я объясняю тем, что в тот момент этот участок, по которому мы возвращались, был не первоочередным для ударов украинской арты. Думаю, что перед украинскими артиллеристами и минометчиками была поставлена задача перекрыть нашим силам путь из Курдюмовки в лесополосу, и потому и обрабатывали они поле и все, что было в районе элеваторов в сторону поля. Дошли мы до Курдюмовки, входим на улицу, наша точка – это первый дом, заворачиваем во двор направо. Я останавливаюсь около гаража во дворе и пропускаю раненых, идущих за мной, и носилки с раненым. Со мной останавливается и Сухов. Стоим, ждем, когда пройдут. Носилки, кажется, они в склад занесли, а остальные к подвалу пошли.

– Пойду на веранду, там внизу в подвале все равно сейчас места нет, – говорю я Сухову и иду к веранде. Сухов идет за мной. Вхожу на веранду, падаю на диван, откидываясь спиной на спинку дивана. Нога ноет, и страшная усталость в теле. Вот и Сухов появляется в проходе на веранду, – и тут сзади него во дворе раздается взрыв и вспышка, которая как бы осветила двор своим каким-то особенным электрическим светом или светом пламени. Сухов падает тут же в проходе на живот. Не шевелится.

Умер? Ранен? Если ранен, надо оказывать помощь, – констатирую я ситуацию. Начинаю медленно подниматься с дивана, и тут Сухов шевелится и встает как ни в чем не бывало. Встает и проходит на веранду.

– Я думал, тебя убило… – говорю я весело Сухову.

– Еще чего… Никогда не убьют, – отвечает мне Сухов с тем видом, что я глупости какие-то говорю.

– Так, пойдем отсюда в подвал, – предлагаю я и при этом встаю и продвигаюсь к выходу.

– Пойдем, – соглашается Сухов и идет за мной.

Сегодня наша 220-я не была на себя похожа. Там, в саду, за домом, часто были слышны разрывы мин или снарядов. Рвало землю и на улице, попадало и в том месте, где у нас раньше стоял «Корд». Рвались мины не так интенсивно, как у элеваторов, но рвались. Вэсэушники, похоже, зная наши координаты, а засвечены мы были уже давно, и только богу одному известно, почему они раньше нас не снесли артой, теперь решили нас все же уничтожить. Долгая лестница в подвал не пустовала, и здесь сидели на ступеньках люди, а кто-то стоял у стены, и было понятно, что само подвальное помещение заполнено людьми и мест там свободных нет. Сухов, с двумя своими осколками, которые он носил прямо у себя в своей спине, спустился вниз для перевязки. Ему нужно, так как за ним и его товарищами и шли мы туда. А мне необходимо подождать, пока всем окажут первую медицинскую помощь, а потом и я пойду перевязку делать.

Спустился я с такими вот мыслями ниже по лестнице и, не дойдя ступенек семь до входа в подвальную каморку, просто улегся на ступеньках головой кверху. Кстати, я им там, кто внизу находился, сообщил о себе, что я есть, что я здесь и что я жду своей очереди на лестнице. Лежу, курю сигарету, нога ноет, а мне хорошо уже тем на душе, что дошли до подвала. Слышу там внизу голоса Пингвина и медика, что помоложе. Этому молодому медику не так уж мало лет, это он для нас по годам молодой, а так ему лет тридцать, не меньше. Ну, для меня тридцатилетние – это уже как бы взрослые юноши. Это как бы люди, которые не пионеры давно, но уже вышли из возраста комсомольцев и стали кандидатами в партию, но еще не партийцы, – я так их и воспринимаю. И вот наконец-то кричат там снизу: «С ногой, заходи!»