«К нам приставили некоего сержанта по имени Гай Джулиус Ричи, здоровенного рыжеватого типа с бакенбардами и маленькими мутно-голубыми глазками, напоминающего помесь вепря и орангутанга. Его душевные качества вполне соответствуют его внешности. Похоже, он страдает манией величия, причем куда сильнее чем его римский тезка. Иначе, с чего бы ему заставлять всех встречных легионеров тянуться на носки, выкатив грудь колесом, и тараща глаза орать: «Да, сэр, мистер сержант, сэр! Нет, сэр, мистер сержант, сэр!»…
Думаю, сам Цезарь не требовал такого от своих легионеров, довольствуясь скромным ave. Да что легионеры Цезаря, даже в России, нижние чины, обращаясь к офицерам, ограничиваются кратким «вашбродь» или «вашескородь».
Этот тип(я о сержанте), отличается явными садистскими наклонностями, и его фантазия в придумывании издевательств над солдатами неистощима то что я читал о царских офицерах и их отношении к солдатам, бездарные потуги ремесленников, рядом с гением большого мастера, если можно так сказать. О словесных оскорблениях даже упоминать нечего. К счастью, мало кто знал английский, тем более в американском варианте, чтобы понять «перлы» местного диалекта, и это бесило сержанта ещё больше.
Общаясь с сержантом я все больше начал верить в теории мадам Блаватской о переселении душ, над которыми мы так смеялись за чаем на посиделках в Николаеве. В Ричи несомненно вселилась душа прусского фельдфебеля из армии Фридриха Великого.
Н-да… Стоило плыть от тирана за океан, чтобы в самой свободной стране нам «фельдфебеля в Вольтеры дали.»…
«Он в три шеренги вас построит.
А пикнете – так сразу успокоит!..»
Сержант Ричи довел нас до того, что тренировки мы воспринимали как отдых(там он хоть при офицерах немного сдерживается). Нас учили шагать строем, бегать не ломая строй, стрелять, бить штыком соломенные чучела, метать бомбочки, рыть окопы, пользоваться противогазом, строить шалаши и землянки, разводить костры, ухаживать за лошадьми, чинить повозки, перевязывать раны и другим вещам полезным на войне.
Я никогда не жаловался на физическую слабость, но было очень тяжело. Вечером мы валились спать не думая ни о чем, кроме отдыха.
На мои жалобы, Шапиро ответил словами Суворова: «Тяжело в учении, легко в бою», и заметил что лучше быть уставшим после обучения, чем мертвым после первого дня. Его доводы показались мне разумными.