Вайнахт и Рождество

Я молчу. Значит, она знает, что нас отпустили. Она всегда все откуда-то узнаёт. А если не знает, то по глазам угадывает. Она сама так говорит.

– Не ребенок, а наказание сплошное, – говорит бабушка, и я облегченно вздыхаю. Когда она так говорит, она не по-настоящему сердится.

Я иду, придерживая карман, бабушка за мной. Вот не повезло! Я хотел во дворе гранату спрятать, а теперь домой тащить придется. Нет, это нельзя! Я останавливаюсь на пятой ступеньке лестницы, где доска чуть шатается.

– Ты что? – спрашивает бабушка.

– Забыл… я в уборную.

– Ну давай, только мигом, – ворчит бабушка.

Я хочу проскочить побыстрее… и задеваю ее правым карманом пальто.

– Стой! Покажи, что у тебя там!

Я открываю рот, чтобы сказать, что ничего там у меня нет, просто… Но уже поздно. Бабушка лезет в карман и вытаскивает гранату…

– Это что такое? – голос у бабушки опять железный, как граната. Ее она держит в правой руке, а левую прижимает к груди.

Эх…

– Что это такое? – опять спрашивает она, но по-другому, не железным голосом, а стонущим. И садится на ступеньку.

– Граната. Я случайно нашел… Я не хотел.

И тут бабушка начинает кричать непонятные слова. Я разбираю только «паразит», «в гроб вгонит», «ты знаешь, что с нами за это будет, если…» и все такое. На шум выходит Иван Ильич, он поглаживает бородку и смотрит то на меня, то на бабушку.

– Петровна… – говорит он, но бабушка его не слышит.

Она сурово молчит.

Она сурово встает.

Она сурово идет к уборной.

Я догадываюсь зачем. Нет, только не это! Но я молчу, иду за ней и хнычу. Хотя знаю, что не поможет.

Бабушка заходит не в уборную, а за нее. Там выгребная яма. Она откидывает крышку ящика над ямой… Ни за что! Я хочу вырвать у нее гранату, но бабушка держит крепко, и я выдергиваю какое-то кольцо. Я смотрю на это кольцо, а бабушка на зажатую в руке гранату.

И мы слышим:

– Петровна, не разжимай руку! Руку не разжимай!

Я никогда не слышал, чтобы Иван Ильич так кричал. Я даже не сразу узнал его голос.

– Чего это?.. – начинает бабушка.

Но Иван Ильич уже здесь.

– Тихо, Петровна, тихо…

Он обхватывает бабушкину руку с гранатой своей ладонью и, не глядя на меня, говорит негромко:

– Коля, уходи. Быстро.

Я не хочу уходить и только делаю несколько шагов назад.

– Так, Петровна, подходим. Руку вытягивай. Сейчас, как только скажу «Давай!» и уберу руку, бросаешь эту железку вниз и бегом назад. Как крикну «Ложись!» – падаешь на землю лицом вниз.

Бабушка открывает рот, но сказать ничего от страха не может и только кивает.

– Давай! – Граната булькается в выгребную яму. – Раз, два, три… Ложись!

Иван Ильич бросается на меня и валит на землю.

Раздается звук, будто лопается огромный пузырь.

Земля подо мной дрожит.

А потом что-то зашуршало и зашлепало сверху и пошел такой запах…

Больше всех досталось Ивану Ильичу. Ну, и нам с бабушкой немножко.

Можно сказать, что мне повезло. Бабушка принялась греть воду, чистить керосином и стирать одежду. Заставила нас с Иваном Ильичом вымыться целиком и так захлопоталась, что забыла меня отодрать как сидорову козу. Она давно обещала, но еще ни разу не делала. И на этот раз тоже. И я до сих пор не знаю, как дерут коз какого-то Сидора.

Хорошо, что мамы не было. Только я об этом подумал, как она пришла. Она большими глазами посмотрела на нас с Иваном Ильичом, на бабушку, на гору грязной одежды, принюхалась и села на стул. Она сразу поняла: что-то произошло. И спросила:

– Мама! Что случилось?

– Ничего не случилось, – ответила бабушка. – Пока у ребенка мать незнамо где пропадает, мы с ним в войну поиграли.

Мама была усталая или расстроенная. Она сказала:

– У меня были дела.

– Ах дела? Дела у нее! – ехидно сказала бабушка. – А ребенок твой – не дело, что ли? Сидишь? Вот и хорошо, что сидишь. Чем свои непонятные дела делать, послушай лучше, что он натворил…

И она все рассказала маме.

– Николай, – мама смотрела на меня грустно-грустно, не кричала, а говорила тихим голосом, – где ты взял эту гадость?

– Нашел. На улице.

– Я тоже шла по улице. На улице гранаты не растут. Еще раз: где ты взял гранату?

Не буду же я ей рассказывать про Валю, про то, как я ходил в Лаврентьевский. Это военная тайна и вообще.

– Я правда нашел! Она в кусты закатилась! Я не знал…

– Что не знал?

– Что это граната…

Мама посмотрела на бабушку. Бабушка поджала губы.

Мама тем же тихим усталым голосом произнесла:

– Никогда. Ты слышишь? Ни-ког-да…

– Что никогда?

И тут вмешался Иван Ильич. Он кашлянул и сказал:

– Хорошо все то, что хорошо кончается. Главное, чтобы урок усвоил. А вообще… Пацан есть пацан.

– Вот именно! – подхватила бабушка. – А все потому, что мужика в доме нет. А разве без мужика парня воспитаешь?..

Мама поднялась со стула.

– Ну зачем вы? Разве я виновата, что…

И отвернулась, чтобы никто не видел ее лица. А бабушка сразу заплакала. Потом они обнялись и стали плакать вместе. Это не помешало бабушке дать мне затрещину, но не больно, и я не обиделся.