Вакансия

Марфа Шепелева стояла возле раковины. Точнее, она стояла одновременно с нею, потому как хром смесителя просвечивал сквозь ее объемную и почти отчетливую тень. Она стояла молча, сложив руки под мощной грудью и рассматривая Дорожкина так, как, наверное, смотрит устроитель собачьих боев на приведенного извечным соперником очередного претендента на победу в жестокой схватке. Дорожкин попытался поймать ее взгляд, но не смог. Шепелева смотрела куда-то сквозь него, но он не обернулся, чтобы увидеть что-то позади себя. Он чувствовал, что позади ничего нет. И вот так же, не смотря на нее прямо, но стараясь не упускать старуху из поля зрения, Дорожкин потянулся за полотенцем, обернулся им и собрался уже вовсе выйти из ванной комнаты, как вдруг явственно услышал ее голос:

— Сегодня в три часа дня у градусника.

Он опоздал на десять минут. Маргарита ждала его у входа, кивнула в ответ на разведенные в стороны руки:

— Ничего, бывает. Какие новости?

Дорожкин недоуменно захлопал глазами, затем спохватился, потянул из сумки папку. В ней ничего не переменилось.

— Никаких.

— Никаких…

Она повторила это его слово медленно, словно пыталась выцедить из него больше смысла, чем вкладывал сам Дорожкин, затем прямо на холоде чиркнула молнией блузки, которая и так казалась легкомысленным одеянием, извлекла из тесноты между матовыми выпуклостями бумажный пакетик, протянула.

— Спрячь.

— Что это? — не понял Дорожкин.

— Снадобье, — процедила сквозь зубы начальница. — От Колывановой. Ты ее квартирку-то осматривал? Или глазел просто? Не догадался, когда процессия к кладбищу пошла, пошерудить в ее вещах? А ведь она лучшей травницей Кузьминска была.

— Не догадался, — пробурчал Дорожкин, ощупывая под папиросной бумагой какой-то порошок. — Я к кладбищу ее провожал. Да и что толку в моем осмотре? Я как раз худший травник Кузьминска.

— Значит, слушай. — Она резко вздернула замок молнии до подбородка. — Завтра вечером ты у Лерки. Я тоже буду, но если что, имей в виду, напиваться тебе там нельзя. Лерка… баба стервозная, на ее фоне даже ее маменька вроде ангела. С издержками, конечно. Так что будь трезвым. Если придется выпить, то нюхни порошка. Он хмель вышибает сразу. Верное средство. Только не просыпь его там, а то всю пьянку расстроишь.

— Спасибо, — буркнул Дорожкин. — Так я там еще какое-то колдовство должен учудить…

— Заберешься на табуретку, прочитаешь стишок, если невтерпеж станет, — отрезала Маргарита. — Наверх не ходи, я Содомскому сказала, что ты у меня отпросился. Работа у тебя есть, занимайся делом.

— Что происходит? — спросил он ее.

— Что происходит? — Она шагнула вперед, но Дорожкину смотреть на нее снизу вверх не пришлось. Наклонилась Маргарита, уставилась на Дорожкина так, как смотрит воспитательница на нашкодившего, но уже зареванного ребенка. — Если не понимаешь, лучше и не знать. А если понимаешь, зачем спрашиваешь?

— Я уточняю, — пробормотал Дорожкин и тут же понял, что вот это восхитительное тело, которое его самого перестало волновать только тогда, когда он встретил Женю Попову, ничего не значит и одновременно значит очень многое. Но не срослось. Не получилось. Да и не могло получиться. Но не потому, что этого не захотела Маргарита. И не потому, что он сам, Дорожкин, не был способен на что-то важное, а просто потому, что не судьба. И еще почему-то.

— Завтра, — отошла на шаг Маргарита. — Найду тебя до вечеринки. Если получится. Может, и расскажу кое-что, если сам не дозреешь. Но дозреешь, скорее всего. Не собиралось яблочко падать, да уж очень сильно яблоньку трясли. Сказал бы кто пару месяцев назад, что я буду тюфяка во фрунт выставлять, не поверила бы никогда.

— Спасибо на добром слове, — пробормотал Дорожкин, но ничего не услышал в ответ, да и не увидел тоже ничего, кроме кривой усмешки, которая еще долю секунды кривила стекло двери участка, после того как Маргарита растворилась в воздухе.

— «„All right“, — said the Cat; and this time it vanished quite slowly, beginning with the end of the tail, and ending with the grin, which remained some time after the rest of it had gone»[61], — растерянно пробормотал Дорожкин любимые строчки.

— Ты с кем тут болтаешь? — хлопнул его по плечу Ромашкин. — Да еще и по-английски?

— Ты что? — Дорожкин окинул взглядом коллегу. — Никого не видел?

— Не видел? — удивился Ромашкин. — Я, дорогой мой, глюками не страдаю. Нет, кое-что я видел. У дверей участка стоял самый младший инспектор нашего управления и разговаривал сам с собой. Или все-таки с дверью? Тогда почему по-английски? Дверь, насколько мне помнится, абсолютно русская. Ну на крайняк финская или немецкая. Обычный пластиковый профиль…

— Ты точно никого не видел? — оборвал Ромашкина Дорожкин.

— Ты что? — выразительно покрутил у виска Вест. — Ту-ту?

— Тогда почему опаздываешь? — сдвинул брови Дорожкин.