Вакансия

Мещерский лежал на соседней кровати и смотрел на него глазами больного пса. Так. Сегодня было не воскресенье, а пятница. Он не у себя дома, а у Мещерского. Машка не его жена, а жена опять же Мещерского, но и от того она уже ушла, поэтому тот и смотрит затравленным взглядом брошенного, опять поднятого и обласканного перед новым вбрасыванием. Или броском? Или бросанием?

— Сколько времени? — спросил Дорожкин.

— Восемь утра, — просипел Мещерский, вытащив руку из-под одеяла и дав понять, что, по крайней мере, до пояса он спит одетым.

Дорожкин, в отличие от Мещерского, спал раздетым и совершенно точно принял еще вчера ночью душ. Или сегодня ночью?

— Мальчики! — Голос Машки стал более настойчивым. — Хороший кофе. Тосты. Яичница с хрустом. И тонкие… тонюсенькие… тончайшие полоски бекона. Зато много.

Через пять минут все трое сидели за столом на просторной кухне теперь уже холостяцкого жилища Мещерского. Машка глотала черный напиток и смотрела то на Дорожкина, то на Мещерского. Те отдавали должное яичнице и бекону. И кофе.

— Дорожкин, как ты относишься к многомужеству? — спросила его Машка.

На ней была белая водолазка и черные джинсы. Нет, до Маргариты Машке было не близко, но значительно ближе, чем девяти из десятка симпатичных девчонок. А может, даже и девяноста девяти из ста. Дорожкин прикрыл глаза, представил лицо Жени Поповой, ее силуэт в движении к ящику с почтовыми карточками, ее голос и улыбнулся. Нет, конечно же в сравнении не имелось никакого смысла. Просто была Женя и все остальные, как бы они ни казались хороши.

— Плохо он относится, — кашлянул Мещерский. — Мужчина по своей натуре моногамен и монотеистичен.

— Мужская моногамия штука такая… — Машка пощелкала пальцами, извлекая слово из воздуха, — декларативная. А монотеизм… График, ты опять услышал звон где-то не там. Монотеизм — это… что-то для женщины. Хотя я бы предпочла все-таки стереотеизм. Полноты ощущений хочется!

— Квадро, — буркнул покрасневший Мещерский. — И сабвуфер побольше.

— Фу, График, — сморщила носик Машка.

— Есть еще команды «место», «к ноге», «сидеть», «рядом», «лежать», наконец, «гулять», — перечислил Мещерский. — Тебе какие больше нравятся?

— «Взять», — бросила Машка, но бросила таким тоном, что Дорожкин и Мещерский немедленно переглянулись. — Хороший мужик должен отлично выполнять команду «взять». Только отдавать он должен ее себе сам.

— А что должна хорошая женщина? — поинтересовался Мещерский. — Какую команду она должна отдавать себе сама? Ты бы просветила недостаточно хороших мужиков. Для пользы дальнейшей жизни.

— Хамство — естественная защитная реакция мужчины на внешние раздражители. — Машка задумчиво выпятила губу. — Впрочем, на внутренние тоже.

— Это ты сейчас про хорошего мужчину говоришь или про обыкновенного? — не унимался Мещерский.

— Обыкновенных мужчин не бывает, — пробормотала Машка, разглядывая лицо Дорожкина. — Ведь так, Евгений Константинович?

— Не могу сразу ответить, — пожал плечами Дорожкин. — Надо посоветоваться с Евграфом Николаевичем. Господин Мещерский, тут одна милая девушка интересуется, спрашивает, бывают ли обыкновенные мужчины?

— Вопрос нуждается в проработке, — пробурчал Мещерский, взглянув на Дорожкина с благодарностью. — Возможно, потребуются стендовые испытания…

— Вот так вот, весело перекликиваясь, они и катились по жизни, насаженные на одну ось, — пробормотала Машка. — Двое из ларца…

— Цитата? — обеспокоился Мещерский. — Откуда?

— Отсюда, — приложила руку к груди Машка и ушла в прихожую шуршать пальто.

— Маш! — не выдержал Мещерский и поплелся в прихожую. — Ты чего приходила-то? У тебя как дела-то вообще?

В прихожей начался тихий и напряженный разговор, а Дорожкин вдруг извлек из пустоты колышек, смахнул с него салфеткой паутину, погладил зеленую кору, под которой все-таки ощущалась неровность выжженного имени, снова отправил деревянное орудие в пустоту, в паутину, в грязь, которая, как и сказал Дир, тут была рядом, близко. Раз — и колышек в руках, раз — и его нет. А сам он смог бы так же нырнуть вслед за колышком? В квартире у Козловой это было сделать легко, там нужно было только переступить порог, а в любом другом месте?

Фокус удавался так легко и изящно, что Дорожкин даже подумал, не так ли дурят зрителей знаменитые фокусники на аренах цирка? Впрочем, фокусники, кажется, обходились без паутины и грязи. С некоторым проворством без паутины мог бы обойтись и Дорожкин. Так, может, именно этот трюк ему стоило показать на празднестве в честь дня рождения Валерии Перовой? Или вообще ничего показывать не следовало? И уж тем более не следовало показывать орудие, уничтожившее, убившее инспектора управления безопасности города Кузьминска Шепелева Владимира?