Вакансия

— Считайте как хотите, — усмехнулся, блестя глазами, Неретин. — В какой-то степени весь этот городишко синекура. А я вам скажу вот что, наиболее действенным способом познания мира является наблюдение за ним. В этом направлении работа вверенного мне учреждения ведется непрерывно и качественно.

— Но раньше институт ведь занимался не только наблюдением за миром, — заметил Дорожкин, покосившись на ящики с бутылками. — Подскажите, в связи с чем он был перепрофилирован? Ведь создан-то он был для изучения каких-то особых свойств данной территории? Ну чтобы… как там рассказывал мне Вальдемар Адольфович… «использовать аномальные способности человеческого фактора на пользу народному хозяйству». Выходит, эта задача уже неактуальна?

— Не повторяйте лозунгов, — мрачно хмыкнул Неретин, наполняя очередной стаканчик. — Вы видели этих уборщиков в коридоре? Как вам этот человеческий фактор? Как их применить в народном хозяйстве? Или вы думаете, когда горит лес, следует задумываться о возможном использовании лесного пожара для целей зимнего отопительного сезона? Его надо тушить, деточка. Вы еще не видели ведьму на метле или в ступе? Увидите кое-что похлеще. А теперь представьте себе, что подобных… — Неретин поморщился, постучал пальцами по столу, подбирая слово, — актов нарушения привычной картины мира можно набросать с тысячу, с десяток тысяч. И ни одно из них не сможет найти разумного объяснения в пределах постулатов академической науки. Я уж не говорю о самом существовании нашего городка. Прогуляйтесь, просто прогуляйтесь в любую сторону километров так на двадцать. Без Адольфыча, сами по себе. Прогуляйтесь, пока не упретесь.

— Нет, — покачал головой Дорожкин. — Так я запутаюсь еще больше. Стоит мне задать один вопрос, как я получаю повод задать их в два раза больше. А мне хочется ясности. Ясности здесь, а не в двадцати километрах отсюда.

— Помилуйте, Женя, — вытаращил глаза Неретин. — Зачем вам ясность? Готовой ясности не бывает. Не хотите топать, вовсе забудьте о ясности. Там, за туманом, огромная страна, которая прекрасно обходится без ясности. Вам платят деньги? Платят. Вам делают больно? Пока вроде нет. Что вам еще надо? Зачем винтику механизма, какой-нибудь втулке знать, куда этот механизм ползет? Ей нужно только одно — смазка. И все.

— Тогда я так и не понял, зачем вы меня сюда позвали… — пробормотал Дорожкин. — Втулка, винтик… Я не то и не другое. И каждый человек не то и не другое. Даже если используется как втулка или винтик.

— Или как снаряд, как мина, как нож, как гравий, что смешивается с бетоном, — расхохотался и размазал по щеке слюну Неретин. — Да, это мерзко, но это так. Так было, и так будет. По крайней мере, в обозримом будущем. Плюньте. У вас проблемы с осмыслением действительности? Бред. У вас проблемы с терпением. Наблюдайте, и все встанет на свои места. И не торопитесь. Принимайте все как есть. Я понимаю, что осознание бытия коррелирует с уровнем его непереносимости, но уверяю вас, то, что приходится испытывать большинству наших с вами соотечественников, имеет к непереносимости гораздо более прямое отношение. Смотрите и фиксируйте.

— Вы хотите сказать, что все-все, что я вижу, именно так и выглядит? — не понял Дорожкин. — Что вся эта иррациональность, вся эта нечисть, все это есть на самом деле?

— Эта нечисть, — Неретин икнул, выплеснув в горло остатки коньяка, — сейчас моет в коридоре института пол. Бродит по коридорам второго этажа. Спит на балках перекрытий. Выбирается по ночам в город, в лес. Охотится, ест, пьет, размножается, испражняется. Вот это и есть реальность. Не нужно ее осмысливать и тем более оценивать. Ее нужно учитывать. Et cetera, дорогой, et cetera. И вот еще один мой вам совет. Раз уж вы решили док…к…копаться до к…корней, ищите того, кто оплачивает музыку. Ищите того, кто платит. Понятно? Того, кто платит…

— Промзона? — предположил Дорожкин, хотя глаза Неретина стремительно стекленели. — Предприятие «Кузьминский родник»?

— Нет, — почти захрипел от хохота Неретин. — Нет никакой промзоны. Нет. Вы только Адольфычу об этом не скажите, а то ведь и вас не будет…

Неретин хотел еще что-то сказать, но прикусил язык и плюхнулся щекой о мраморную столешницу.

«Точно рассадил скулу», — мрачно подумал Дорожкин.

— Эй… — В дверной щели показался нос Дубицкаса. — Молодой человек, вам лучше всего отправиться восвояси.

— Да, конечно. — Дорожкин вышел в коридор. Фигурки уродцев исчезли. Над головой что-то поскрипывало, словно этажом выше неторопливо прогуливался великан.

— Теперь до завтрашнего утра, — вздохнул Дубицкас. — Георгий Георгиевич в последние годы стал несколько… впечатлительным.

— Зачем он это делает с собой? — не понял Дорожкин и быстро перебрал в голове все известные ему фразы на латыни. — Или это все входит в процесс познания? Per aspera ad astra?[21]

— Делает с собой? — округлил глаза старичок. — Он предохраняет вас от себя. Вы видели его трезвым? Не рекомендую. Раньше надо было приходить к нему, раньше. Много лет назад. Много. Tarde venientibus ossa.