Вакансия

— Не лысый. И не этот, — в ужасе шептала она, провожая взглядом проходившего по коридору Марка Содомского. — Другой какой-то. Я его больше и не видела никогда.

Разговор был с утра, а теперь она — в коридоре, Дорожкин — у себя в кабинете, конверт на столе.

— Кто она? — спросил Дорожкин Ромашкина, скрипнув дверью его кабинета.

— В смысле? — зевнул, растянувшись на диване, коллега.

— Вот эта, Козлова Нина Сергеевна, которая в коридоре, кто она? — настаивал Дорожкин. — Ты же мимо проходил.

— Кто-кто? — пробурчал Ромашкин. — Баба. Я чего тебе, рентген? Может, ведьма, может, травница, может, еще кто. А может, и вообще никто, из местных. Но даже если и ведьма, она и сама о том может не знать. Это краснодеревщик на глаз электорат сверлит, да все одно никому ничего не говорит.

— А если мать ведьма, то кто будет дочь? — продолжал приставать к Ромашкину Дорожкин.

— А кто ее знает? — вытаращил глаза тот. — От отца зависит. От обстоятельств. От генов, наверное. Еще от чего. У них, думаешь, это в голове? Им бы лишь бы замуж выйти, да чтобы муж был без вывертов. А знаешь, какая самая страшная баба? Та, которая по всему никакая не ведьма, но дома ведьма и есть!

— Кто-нибудь занимался? — нахмурился Дорожкин.

— Тебе зачем? — вовсе вскинул брови Ромашкин. — Ты, что ли, хочешь взяться?

— А ты считаешь, что могу не браться? — вздохнул Дорожкин.

— У тебя в папке ее имя появлялось? — не мог понять Ромашкин.

— Ее — не появлялось, — соглашался Дорожкин.

— Значит, — резюмировал Ромашкин, — не твоя забота. Не дергайся. Отправляй ее к Кашину. Пусть заводит розыскное дело и прячет в шкаф. Бумага в хороших условиях столетиями храниться может. Слушай, ты и так, как белка в колесе. Тебе мало, что ли?

За последний месяц дел на Дорожкина навалилось невпроворот, тот же Ромашкин присвистывал, когда Дорожкин получал в день по три-четыре рукописных вызова на происшествия и преступления. Другой вопрос, что особо серьезного почти ничего не случалось, самым трудным было разобрать спор двух товарок на улице Остапа Бульбы. У какой-то из двух бывших подруг перестала доиться коза, та обвинила в колдовстве соседку, соседка тоже что-то припомнила, женщины сначала вцепились друг дружке в волосы, а потом разбежались на десять шагов и начали шарашить друг друга наговорами. Чуть полдеревни не спалили. К счастью, Дорожкин успел прикатить на своем «Прогрессе», подхватил у какой-то молодки из числа сотни зевак два ведра с колодезной водой и вылил сначала на одну, потом на другую. Ну еще минут пять постоял, пока тетки колдовской пыл не потратили, пытаясь обратить всю свою ненависть на появившегося разнимателя. На том и помирились, тетки побежали греться да заливаться самогоном в баньку, а Дорожкину что? Позвонил из автомата на деревенском перекрестке на почту да попросил Мещерского сбегать в «Торговые ряды», прикупить ему новые штаны, поскольку старые с одной стороны гниль наведенная попортила, с другой гарь разъела. Так и сидел в телефонной будке, пока Мещерский не привез покупку на кашинском уазике. Кашин потом неделю над Дорожкиным потешался, а Маргарита только и заметила:

— Запись в папке исчезла? Исчезла. У коллег появилась? Нет. Значит, доделывать не придется, все правильно закруглил.

По поводу Козловой она сказала коротко:

— Вся наша жизнь — как папка. Откроешь — будешь работать. Не откроешь — слова тебе никто не скажет. А тетка эта? Что тебе тетка? Поплачет и перестанет. Ты думаешь, она полгода рыдала? Да ничего подобного. Работает, летом ЕГЭ по химии принимала в школе, некогда плакать было. Решай сам. Зуда в пальцах нет?

— Здесь зуд, — приложил ладонь к сердцу Дорожкин.

— Почеши, — отрезала Маргарита и застучала каблучками к выходу.

Дорожкин со вздохом проводил начальницу взглядом, подумал, что так и не поинтересовался, как идет расследование происшествия с Дубровской, и двинулся к начальнику рангом повыше.

— Марк Эммануилович? — постучался он в обитую медными пластинами дверь.

— Что тебе, Дорожкин? — с раздражением щелкнул пальцами Содомский. Каждый раз щелкал — в спину щелкал, говорил — щелкал, катил на уазике по Октябрьской, обгонял едущего на велосипеде Дорожкина — и то щелкал в окно. Словно никак не мог поверить, что не действуют его щелчки на инспектора Дорожкина.

— Поговорить, — сделал озабоченное лицо Дорожкин. — Кто был мой предшественник?

— Дальше, — мрачно посмотрел на Дорожкина Содомский, что означало посягательство на информацию, недоступную для разглашения.

— У него была личная папка, — вздохнул Дорожкин. — В апреле месяце там появилось имя — «Алена Козлова», имя девушки, которая тогда же, в апреле, исчезла. Девушка до сих пор не найдена.

— И?.. — выцарапал из портсигара дорогую сигарету Содомский.