Вакансия

— Понимаю, — хмыкнул Вильгельм, нисколько не обижаясь и даже, кажется, не замечая, что я ставлю свой стакан на место. — Ты, я вижу, удивлен. Задаешь себе, наверное, вопрос, почему я здесь и как умудрился дойти до такого плачевного состояния? Верно?

— Любопытно, конечно, — согласился я, — но за эти восемь или десять лет я встречался со многими парнями с нашего курса, и, знаешь, обычно в четырех случаях из десяти приходилось выслушивать разные сетования на неудачную жизнь, так что, старик, из меня трудно будет слезу вышибить. Во всех наших неудачах, как правило, мы сами виноваты. В университете ты был здоровым цветущим верзилой, одним из самых талантливых студентов, тебя тогда прочили чуть ли не в академики… И где теперь все это?

Вильгельм зажмурился и с наслаждением всосал в себя содержимое стакана. Лицо его покраснело, в глазах появился пьяный блеск.

— Все прошло, — сказал он. — Ты прав, все прошло. Я рохля, безвольный человек. Я все прошляпил, все. Из меня мог получиться неплохой исследователь, я и сейчас еще выдаю идеи, но это уже не то. — Вильгельм налил себе еще четверть стакана и без всякой видимой связи с предыдущим добавил: — Ах, какая она была красавица!

— Какая еще красавица? О чем ты?

— Да, все это из-за нее.

— Из-за кого?

— Из-за Марии. Ты должен ее помнить, она училась на историческом. Такая стройная красивая блондинка с огромными голубыми глазами.

— А… — сказал я, мучительно пытаясь сообразить, кого он имеет в виду. — Мария… Маша… Машенька… Блондинка… Голубые глаза? Как же, как же, припоминаю.

— Она была самой красивой девушкой на курсе.

Я утвердительно кивнул. «Надо же, не могу вспомнить самую красивую девушку курса. Позор. Вот они, годы-то. М-да…»

— После распределения я остался у Рихарда в Институте биологии высших позвоночных. Мы изучали биотоки мозга. Тогда этим многие занимались. Модное было направление. Я занимался тем же, что и все: снимал спектры излучений, записывал импульсы, ставил опыты на мышах, проверял, можно ли управлять биотоками мозга посредством передачи мысленных команд… Словом, телепатию все искал, но, как и у всех, у меня ничего не получалось… А в свободное время ухаживал за Марией, она тоже попала на нашу научную базу, только работала от другого института. Все шло гладко месяца три или четыре, пока я не сообразил, что она меня всерьез не воспринимает и считает просто хорошим рыжим парнем, другом — и только. Дошло это до меня поздновато, когда я уже зацепился крепко и надолго. Она мне тогда сразу сказала, чтобы я никаких иллюзий не питал. Догадываешься?

— Догадываюсь, — согласился я.

— Да, где-то на Земле у нее был парень. Она ездила к нему на каникулы, проводила с ним свой летний отпуск. Мне, конечно, было обидно, но я все же был рад за нее. Она говорила, что к Новому году, в крайнем случае к весне, ее любимый, его звали Юсти, устроит свои дела и прилетит за ней. Они поженятся… Как говорится, их ожидало счастливое будущее и я оказался совершенно лишним, а потому с головой ушел в работу, в опыты со своими мышами. И надо отметить, у меня появились некоторые успехи. Я изготовил небольшой аппаратец, наподобие фотографического, способный фиксировать сразу весь спектр излучений мозга. Наведешь на мышку, две секунды экспозиция, и картина готова… И вот здесь-то я сделал открытие. Оказалось, что если записанные биоволны снова излучать через передающее устройство, то мышь будет испытывать снова те же эмоции, что и в момент записи. Причем каждая мышка воспринимает только свои биоволны, записи излучений других мышей воспринимаются хуже или совсем не воспринимаются.

— Любопытно… — поддакнул я Вильгельму, искоса поглядывая на часы и понимая, что мой собеседник, кажется, увлекся подробностями своей работы.

— Забавно, верно, — продолжал Крюгер, не замечая моей озабоченности. — Здесь возможны некоторые аналогии с радио. Впрочем, тебе, наверное, это малоинтересно? Я отвлекся. Как я уже говорил, у Марии шло все хорошо. Весной на базе появился долгожданный Юсти, они поженились. Я был на свадьбе, и на правах старого друга Марии несколько раз навещал их. Прошло еще какое-то время — и вдруг… Однажды прибегает ко мне Мария в слезах, что-то бормочет, плачет.

— Виль, — говорит, — приди к нам, поговори с мужем! Уговори его! Умоляю! Он, кажется, уходит от меня! Он меня не любит!

— Чудесно, — отвечаю я ей. — > Оставайся со мной! Пусть твой индюк убирается на все четыре стороны! Я-то тебя, дорогая, люблю по-прежнему!