Вакантное место

И он убежал и до сих пор не появлялся.

Плохо было без Васьки. Все вроде то же самое, а не то. Не в массаже дело и не в том, кто придержит тебя за седло. Просто вот сидит он рядом и рассказывает разную чепуховину, вычитанную из технических журналов: как сделать из байдарки вертолет или приспособить магнитофон к электросчетчику, чтобы он после каждой сотни ватт исполнял популярные песни. И ведь знаешь, понимаешь ведь всю тонкую Васькину игру — это он тебя успокаивает перед заездом, — и ни черта не делается спокойнее, а все равно хорошо. Куда же провалился этот идиотина?

— Андрюша, — помолчав, предложила Ксеня, — хочешь, я сделаю тебе массаж? Я была когда-то в санитарном кружке, нас учили…

— Не надо, — ответил он, сдерживая готовое прорваться раздражение. Разве она в чем виновата? И отправился работать на станке, разогревать мышцы.

Соколов на станке уже отработал и теперь катался по бровке, медленно проворачивая педали, не давая себе остыть. Он вчера легко выиграл у Кости Гогелия, настолько легко, что во втором заезде позволил Косте порезвиться, тем более что усатые и глазастые его земляки опрометью бежали вслед у самой бровки и свирепо кричали что-то по-грузински. Соколов позволил Гогелия уже на последнем прямике вырваться чуть вперед, потом обошел его, а после финиша обнял и помог сойти с седла. «Третье место у тебя в кармане», — сказал он Косте, а тот обхватил его за шею тонкой волосатой рукой и оцарапал усами щеку. Действительно, полчаса назад Костя выиграл у Калныньша, и компания других усачей понесла его на руках к люку, что-то ритмично и несвязно крича.

Настроение у Соколова было хорошее. Веселое настроение было. Сегодня утром он прикинул список того, что надо брать с собой во Францию, и сейчас ему казалось, что главное позади, остается формальность — два заезда, четыре круга.

…Ах, как быстро это все произошло, как обидно и незаметно! Чуть угадал Андрей за спиной справа короткий, похожий на всхлип вздох, обозначающий начало рывка, и прянул вправо, подумав: «Шалишь!», а тень была уже слева, снизу от руля, и он бросился влево, а потом тень заставила его опять рвать вправо руль, уже ничего не думая, подчиняясь только подсознательному чувству опасности, и в тот же миг слева, на уровне его ступни, вздыбив горячий вихрь, пролетело что-то большое и длинное, как торпеда.

Он понял, что произошло, он вонзил подбородок в грудь, и педали, кажется, готовы были сломаться, и слышно было, как стонет от скорости рама его машины.

Но вот прянула в глаза белая черта финиша, и, подняв голову, он увидел широкую спину и торжествующе раскинутые руки Соколова.

Они прокатились круг, чтобы отдышаться. Соколов, победитель, по традиции ехал чуть впереди. Ему хлопали, и что-то кричали, и протягивали навстречу ладони, а он щурился, играл ямочками щек и слегка колыхал возле скулы кистью, затянутой в черную перчатку без пальцев. В середине круга он повернул к Андрею крепко очерченный ремнем шлема подбородок и что-то сказал вполголоса, косясь на зрителей. И зрители поняли, что сказал он побежденному дружеские и теплые слова, и захлопали еще громче.

Вот что ты сказал, Пашка: «Мальчик. Мало каши ел». Так ты мне сказал, Пашка Сокол. Нежным и ласковым тонким голосом. Как бы даже сожалея. Даже советуя есть побольше каши. Кушай, деточка, тю-тю-тю.

Вот ты идешь-идешь к пьедесталу почета, где сейчас кого-то награждают в голубом луче прожектора под отрывистый, торопливый туш. Коротенькой походкой, коротенькой и твердой, и в темноте мне далеко видна твоя улыбка. Ты идешь поздравлять победителя, а через десяток минут придет его черед тебя поздравлять. Ты в этом уверен.

Уверен, да? А может, не очень? Не так уж ты уверен? Может, и про кашку сказал ты мне потому, что «не очень»? Сказал, чтобы я сжался от злости, чтобы губы свело судорогой? Вот небо, все в звездах. Желтые световые круги на сером бетоне трека. И нет ни неба, ни звезд, ни кругов, ни бетона. Только колючий угол приподнятой брови и скула с ямкой. Вот люди, их шаги и голоса. «Не заводись, Андрюша». — «Нет». — «Еще два заезда». — «Да». — «Андрей, тебе что-нибудь нужно?» — «Нет». — «Может быть, воды?» — «Нет».

Ремень шлема щекочет подбородок. К черту ремень. Оторвать ремень.

Так, ладно. Думаешь, добился? Зря думаешь. Вот оно, небо, и на нем звезды. Вот Большая Медведица. Это ковш, это ручка. Вот круги на сером бетоне. Красная линия и трещина наискосок. Черная линия, и на ней тусклый блик. «Чепуха, кто это заводится! Да, Ксеня, будь добра — воды. Попроси у ребят нарзана. Скажи, что для меня». А ремень мы застегнем. И затянем потуже.

Я хочу у тебя выиграть, Пашка Сокол. Ты понял? Я должен, я хочу. Я хочу этого больше всего на свете. Выиграть. Сегодня. А завтра гори все огнем. Я спокоен. Я весел. Я смеюсь, растягивая в стороны сведенные губы…