Вахтенный журнал №1

Вторая, третья и четвертая по счету зотовская экспедиция тоже не принесла удачи. Расконсервированную скважину довели бурением до 137 метров, пошла нефть с водой. Радоваться бы, но набиралось всего до 50 ведер мутной нефти. А потом и того меньше. Пустить в дело такую нефть не представлялось возможным.       Часть компаньонов решила не вкладывать больше средств в дальнейшее развитие дела в бассейне Охи. Не было поддержки у Зотова и со стороны правительства Российской Империи. Как указывается в исследованиях, оно делало ставку не на собственных предпринимателей, а на иностранцев, у которых, по его мнению, было больше возможностей для освоения далеких земель. У них опыт, деловая хватка, а что у русского отставного флотского офицера, кроме горячего желания оживить клочок далекой земли? Да и не настолько блестяще шли дела в России, чтобы она могла вкладывать миллионы в сомнительные предприятия. Это еще надо дождаться, когда Сахалин начнет снабжать топливом военные суда, как мечтал об этом отставной лейтенант. Проще по старинке, затратно, но зато привычно – тащить керосин за тысячи верст.

Будущее Сахалина тоже представлялось весьма туманным. Тем более, что для России Сибирь и Дальний Восток, а уж тем более отделенный от материка проливом остров Сахалин был местом ссылки каторжников… Японцев близость с плавучей тюрьмой вовсе не радовало. И островитяне, русские, населявшие Сахалин и японцы, тысячи лет жившие на своих островах являли собой как бы два антипода: русские маргиналы, выброшенные из обычной жизни, относились ко всему окружающему с безразличием, и японцы с их страстью к красоте даже в мелочах, например, к выращиванию карликовых деревьев – Бансай26.

Ландшафтный дизайн в Японии

Каторжники на Сахалине. Конец XIX века.

Состояние Сахалина красочно описал А. П. Чехов в своей книге «Остров Сахалин», посетивший за три месяца в 1890 году 39 из 65 русских поселений на острове. В одной из статей о впечатлениях А. П. Чехова на Сахалине в газете «Аргументы и Факты» читаем: «День за днем Чехов обходил избы поселенцев. Иногда его сопровождал кто-нибудь: то надзиратель, то каторжный, то врач, то кто-то из администрации. Скоро он заметил особенность этого сахалинского жилья. Двора нет, около дома ни сада, ни палисадника, ни деревца. Внутри одна единственная комната похожа на камеру. В красном углу нет старых образов, в семье нет деда и бабки. Всё будто случайно, временно: «Нет кошки, по зимним вечерам не бывает слышно сверчка, а главное – нет родины». От тоски, скуки, лени или еще по какой причине, но многие поселенцы жили убого, скудно, праздно и бессмысленно. (…) В таких беспризорных селениях даже надзиратели думали, как бы поскорей выбраться в другое место, а лучше всего на материк. Эти селения с брошенными избами, эти места, откуда не вела никуда ни одна дорога, казались сахалинским мороком, призраками «фантастического края». (…) Многие уезжали на материк, когда приходило разрешение на поселение в Сибири. Они получали право жить в городе или деревне, но не могли вернуться на родину. Эта возможность появилась у крестьян из ссыльных только в 1888 году. До того они обрекались на вечное пребывание на каторжном острове, что множило самоубийства, побеги, преступления. И усиливало ненависть к проклятому месту»27. Наверняка наш классик А. П. Чехов встречался с Григорием Зотовым и, возможно, среди 10 тысяч статистических карточек, составленных автором «Вишневого сада», кстати, вырубаемого в пьесе, была карточка и на выпускника МКК 1871 года Зотова.

А. П. Чехов плывет на Сахалин

Карта пути А.П. Чехова

А. П. Чехов с японским консулом