На следующий день у меня был выходной. Первый за долгое время. И Лекс несказанно обрадовала меня тем фактом, что проведёт его со мной. Он отложил свои дела, чтобы посвятить мне все своё время.
Утро началось с завтрака в одном из кафешек на берегу моря. Горячее солнце ласкало кожу, а приятный прохладный ветерок не давал нам совсем уж превратиться в жареный бифштекс.
— Знаешь, — сказала я, с восторгом уплетая тосты с помидорами и тигровыми креветками, — когда-нибудь я буду ужасно скучать по этому времени.
— Почему? — спросил Лекс.
Он поднёс к губам стакан ледяной колы с долькой лимона. Никогда бы не подумала, что пара кубиков льда и всего один ломтик этого фрукта способны так легко и просто изменить вкус популярного напитка.
— Потому что здесь я, кажется счастлива. Сбылась моя мечта. Я, наконец, по уши в песке и древних камнях. Меня каждый день сопровождают тени утраченного: Вавилона, Египта, Эллады, и совсем скоро мы можем сделать какое-нибудь потрясающее открытие.
Я довольно прибавила:
— А ещё — ты со мной.
Лекс откинулся назад в широком мягком кресле. На нем сегодня была чёрная майка AC/DC с открытыми плечами, демонстрирующая во всей красе мощные твёрдые мышцы. В ухе блеснула серёжка, когда он широко улыбнулся.
— Ты все-таки надеешься, что это может быть могила Александра?
Я с готовностью кивнула.
— А ты знаешь, что по одной из теорий македонского царя убила собственная жена? — продолжал он.
— Правда?
— Да. Но, конечно, это лишь версия. Александр построил великую державу и умер совершенно неожиданно в тридцать два года, — начал рассказывать Лекс. А я восхищённо слушала, тая от осознания того, что мой мужчина хорошо разбирается в истории. — Есть мнения, что он был болен брюшным тифом или малярией. А есть другое — что его отравила Роксана. Любимая жена. Она была бактрийской княжной и могла ревновать мужа к любовницам. Или любовнику, — добавил он.
— Как-то он неудачно, похоже, женился, — проговорила я, игнорируя теорию, что великий завоеватель мог оказаться геем.
Ну, мог — и пускай. Я же у себя в голове построила совсем иной образ этого царя.
Губы Лекса растянулись в усмешке.
— Вот так всегда и бывает. Женщина — самая большая слабость мужчины. Даже, если этот мужчина — фараон Египта, царь Македонии, Персии и всей Азии.
— Ну, тебе-то с женщиной повезло, — с улыбкой ответила я, — так что не расстраивайся.
Лекс вышел из-за стола и протянул мне руку.
— Это бесспорно, моя вакханка, — прозвучал мягкий, как шёлк простыней, ответ.
И у меня как-то сразу потеплело в груди.
— Пойдём, дорогая, я хочу отвести тебя в одно очень весёлое место, — сказал он, ведя меня к машине.
Сегодня за рулём белоснежного Audi никого не было. Харлампий куда-то запропастился.
— А где?.. — не успела спросить я, как раздался ответ:
— Отпустил его на весь день. Сегодня я буду твоим водителем, Мила.
Открыл передо мной дверь, приглашая садиться.
— И куда мы поедем? — поинтересовалась, пока Лекс пристёгивал ремень безопасности.
— Это страшная тайна, которая совсем скоро станет тебе известна, — улыбнулся он. — Просто подожди чуть-чуть.
Двигатель завёлся привычным низким рычанием, и автомобиль двинулся вперёд. Включился кондиционер, и салон наполнила музыка, которая рядом с этим мужчиной, как всегда, была идеальной.
Солнце светило все ярче, но за прозрачным стеклом нашего авто было уютно и прохладно. Машина разгонялась все быстрее, выехав на трассу. Скорость дарила ощущение полёта и навивала разные романтические мысли.
Я бросила взгляд на своего водителя, и не смогла не отметить, насколько он был хорош. Широкие бицепсы, ничем сегодня не скрытые, сильные руки, перевитые венами, спокойный синий взгляд, направленный вдаль. Каждое его движение было уверенным и немного ленивым, будто в данный момент он контролировал абсолютно все, и это его успокаивало. Мне нравилось, как он переключает коробку передач, как сжимает ладони на руле. Возможно, я уже перешла какую-то смутную грань навстречу этому мужчине. Грань, за которой начиналось обожание.
— Долго ты будешь на меня смотреть? — спросил он тихо, не поворачивая головы. И я увидела мимолётную улыбку, сверкнувшую на мягких губах.
— Боюсь, что да, — ответила я, вдруг осознав, как глупо, наверно, выгляжу.
Щеки покраснели.