Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

Богатств у него собралось поистине несметное количество. Среди них представляющие музейную ценность полотна Бенуа, Айвазовского, Шишкина, Саврасова, Маковского, Фалька, Кончаловского. Однажды, прибыв в Ереван, Щелоков посетил мастерскую Мартироса Сарьяна. Обаяние незаурядного министра растрогало старика, и он поддался его уговорам — подарил большое свое полотно музею министерства для поднятия эстетического уровня милицейских генералов. Полотно увезли прямо на квартиру министра. Когда несколько лет спустя я писал для газеты очерк о нем («Кость мамонта», — он имел большой читательский резонанс), меня поражало, как, ничего не страшась, он мог напихать в квартиры и дачи — свои и своих детей — столы из малахита, старинные шкатулки с перламутровыми инкрустациями, античные вазы, скульптуры известнейших мастеров, миниатюры из золота, серебра, слоновой кости, антикварную мебель, люстры (их оказалось пятьдесят две!) из старинной бронзы и хрусталя.

Но еще больше меня поразила догадка, которая впоследствии подтвердилась. Никто толком не знал, какая причина вдруг побудила не то в конце шестидесятых, не то в начале семидесятых годов начать фронтальную атаку против невинных и трогательно страстных в своем увлечении коллекционеров, с превеликим трудом собиравших в разоренной стране всевозможные раритеты.

Судебные процессы шли пачками, и не только в Москве: коллекционеров обвиняли в спекуляции, мошенничестве, нарушении правил о валютных операциях и прочих преступлениях. Пресса захлебывалась от разгромных памфлетов и фельетонов, игравших все на тех же чувствительных струнках читателей, обиженных судьбой и лишенных самого насущного — хлеба, мяса и молока: смотрите, как с жиру бесятся эти «жрецы красоты», лишая народ его национального достояния! Ярость рептильных журналистов, с которой они клеймили антикваров и нумизматов, была в странном несоответствии с виной этих несчастных, даже если и допустить, что за ними была какая-то вина.

Женя Богат мужественно защищал жертвы несправедливых гонений, посвятив этой теме несколько своих очерков. Каждая его публикация вызывала окрик с каких-то верхов, и Чаковский снова и снова ехал в эти «верха» улаживать возникший конфликт. Он симпатизировал Богату, иначе после первой же его публикации о коллекционерах вторая бы не состоялась.

Тайна открылась, когда Богата уже не было в живых. Как всегда, употребляя слово «народ», обличители имели в виду себя: сотни ценнейших предметов, конфискованных у коллекционеров, перекочевывали не столько в казну, сколько в карманы, потайные сейфы и апартаменты высокопоставленных мародеров. Часть из них поступала к ним как бы законно: по акту получалось, что конфискованный антиквариат передан музею министерства внутренних дел — детищу Щелокова, призванному увековечить ere заслуги перед страной. По сути это был домашний «музей» семьи: для публики предназначались лишь плакаты, диаграммы, официально помпезные фотографии, остальные же экспонаты, имевшие реальную ценность, в музее даже не появлялись, составляя личный фонд министра.

Куда больший интерес представляет другая механика, созданная и отработанная в центральной милиции ее генеральской мафией. Агентурная сеть устанавливала истинную ценность коллекции — сфабриковать обвинение против ее обладателя было всего лишь делом техники. Нагрянув с обыском и прокурорской санкцией на арест, визитеры вступали с коллекционером в откровенный торг. Если, допустим, в опись попадало сто предметов, ему предлагалось отдать восемьдесят без всякой описи: ведь он в любом случае их терял, но за двадцать «неправомерно приобретенных» предметов ему грозило гораздо меньшее наказание, чем за сто. Разумеется, ему гарантировали еще хорошее содержание в тюрьме или лагере и досрочное освобождение: каждый понимал, что и то, и другое было во власти тех, кто диктовал условия и добивался всегда своего.

Красноречивой иллюстрацией к сказанному может служить свидетельство сына недавно скончавшегося Аркадия Шевченко — бывшего личного советника Громыко и заместителя генерального секретаря ООН, сотрудничавшего с ЦРУ и перешедшего на Запад. Геннадий Шевченко, юрист, научный сотрудник института государства и права Академии наук, вспоминает, как проходила опись имущества отца, который был заочно приговорен к смертной казни с конфискацией всего, что ему принадлежало. Опись проводила целая бригада следователей. Двенадцать икон школы Андрея Рублева и старинный серебряный оклад с эмалью и позолотой были оценены все вместе в пятьсот рублей — раз в шестьдесят или семьдесят дешевле их стоимости. Указанная в описи цена становилась тем самым как бы легальной, ее и платила номенклатура, покупая предметы искусства в «специальной» комиссионке.