Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни (ЛП)

— Да, величество, — ответил я. — Однако наша цель не только выгода, но прежде всего защита этого древнего царства, сокрушение его врагов и такое умножение славы его милостивой владычицы, какое может даровать нам милость небес и мудрость королевы Англии.

Пока я говорил, глаза придворных вокруг ее трона расширились, некоторые брови нахмурились, а некоторые губы насмешливо скривились, но по лицу Дрейка расплылась такая улыбка, которая не могла не понравиться ни одному настоящему мужчине, ибо, как я узнал впоследствии, моя речь была ему по сердцу, и, как он сам сказал мне, он тут же полюбил меня за это.

Но лицо Элизаветы было такой загадкой, какой я никогда не видел ни до, ни после. Брови ее были нахмурены, губы растянуты в улыбке, а глаза сверкали и искрились, и на обеих щеках слабый румянец пробивался сквозь бледность ее желтоватой кожи. Она оперлась локтем на подлокотник кресла и, положив острый подбородок на ладонь, спасла себя, как мне кажется, от откровенного смеха, заметив:

— Это смелые и отважные слова, сэр Валдар. Мы нечасто слышим их при дворе, хотя, возможно, те принцы и правители, перед которыми вы привыкли стоять, более знакомы с простой речью, чем мы, но мы должны заявить для вашего сведения, что, поскольку до сих пор не было объявлено войны между нами и нашими королевскими кузенами Европы, вряд ли уместно говорить о врагах этого королевства и нас. Тем не менее, наш добрый адмирал может объяснить вам лучше, чем мы, что есть много морей и невостребованных земель, где крепкие сердца и сильные руки, такие, как ваши и адмирала, а также вашего доброго друга сэра Филипа Кэрью, могут завоевать как богатство для вас самих, так и некоторую славу для этого королевства, а потому, при соблюдении условий, которые будут установлены нашим добрым секретарем Уолсингемом и нашим превосходнейшим канцлером и советником лордом Берли, вы получите нашу королевскую лицензию и разрешение использовать корабли и снаряжение, которые вы подготовили, для всех справедливых и законных целей в открытом море и везде, куда вас заведет удача или ветер небес. И мы не сомневаемся, что против дикарей и других врагов мира и спокойствия, которых вы встретите в своих путешествиях, вы проявите себя как люди, не забывающие о чести флага, под которым плаваете. А теперь, можете считать себя свободными от дальнейшего присутствия у нас сегодня.

Милорд Берли, — продолжила она, обращаясь к дородному пожилому широколобому джентльмену с серьезным лицом и твердым, настороженным взглядом, стоявшему по правую руку от нее, — вы услышали нас, и вы будете следовать нашим указаниям. Милорд адмирал сэр Фрэнсис Дрейк, раз уж вы привели этих джентльменов к нам, то, может быть, вам следует проводить их и позаботиться об них, пока они не вернутся на свои корабли.

Мы поклонились и снова поцеловали руку, и сэр Фрэнсис тоже попрощался, преклонив колено, и когда он встал и отошел в сторону от королевы, его глаза блестели, а челюсти были крепко сжаты, чтобы не рассмеяться.

Затем другие искатели аудиенции вышли вперед со своими представителями, а мы втроем направились к двери. Когда мы выходили, я обернулся на трон и увидел, что Елизавета провожает нас глазами, и, о боги, если бы не разница в лице и фигуре, я мог бы поклясться, что именно душа Клеопатры смотрела на нас загадочными сине-зелеными глазами.

Мы повернулись, в последний раз поклонились трону и вышли. В передней среди толпы, ожидавшей приглашения, я заметил молодого человека лет двадцати двух-двадцати трех, чье лицо, четко очерченное и отмеченное в каждой черте тем таинственным знаком, который природа накладывает на своих избранных сыновей и дочерей, остановило мой взгляд, как будто заклинанием, сотворенным душой, смотревшей на меня ясными серыми глазами.

— Кто этот человек, сэр Филип? — прошептал я, тронув его за плечо.

— Не знаю, но, может быть, вы знаете, сэр Фрэнсис?

— Нет, я знаю не больше, чем вы, — рассмеялся великий адмирал. — А вот и тот, кто, несомненно, знает, — он схватил за руку церемониймейстера и спросил его вполголоса, — кто этот высоколобый молодой человек с красивым лицом, одетый по-деревенски, что стоит рядом с сэром Томасом Фицаланом?

— Это, благороднейший адмирал, — ответил церемониймейстер, низко кланяясь величайшему человеку Англии и заглядывая тем временем в список, который держал в руке, — некто Уильям Шекспир из Стратфорда-на-Эйвоне, что в Уорикшире, деревенский парень, который охотно пошел бы по стопам милейшего певца ее милостивейшего величества мастера Эдмунда Спенсера. Он пришел сюда сегодня, желая получить аудиенцию, чтобы положить к ногам королевы какую-нибудь праздную оду или какой другой стишок, единственная рекомендация которого — то, что он предназначен, пусть и недостойно, для такой почтительной и похвальной цели, как служить развлечением для ее величества.