Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни

Так как цель моей поездки была важна, и так как прежде всего я решил, что надо надлежащим образом устроить Гудрун, я позволил финикийцу сначала привести еврея к чему-то похожему на разум — и это был уникальный торг, скажу я вам, — а затем уплатил половину суммы как честную цену и вступил во владение домом. Разместив в безопасности самое ценное из моих богатств, я послал своих людей разбить лагерь за ручьем Кедрон на Елеонской горе, среди других слуг знатных и богатых людей, посещавших город.

Мой домовладелец отослал свою семью в дом брата, а сам остался исполнять обязанности мажордома, и так как он был полон до краев всеми новостями и сплетнями города, то не успел я стать хозяином его дома, как он поведал мне все, что стоило знать о великих деяниях, последовавших за освящением Храма. Конечно, я подробно расспросил его о Царице юга и узнал, что так называли царицу Савскую, правительницу сабееев — народа, населявшего страну под названием Благословенная Аравия, которая была расположена в Южной Аравии, граничила с Красным морем, и часть которой теперь известна как провинция Йемен.

Еще он сообщил, что это самая красивая женщина, которую когда-либо видели в Салеме и даже в мире, и что сама Нитетис, дочь фараона и жена Соломона, несмотря на свою красоту, выглядит рядом с ней невзрачной, как деревенская девка. Весь Иерусалим — нет, сказал он, вся Иудея — сошла с ума от ее красоты, и, пока он рассказывал об этом, я едва мог сдержать улыбку, думая о том, какое великое чудо свершится, если то, что рассказал финикийский купец в Дамаске о Гудрун, окажется правдой.

Здесь, поистине, была загадка, которую проницательность самого Мудрого царя могла бы не разгадать. Однако рядом была более глубокая загадка жизни и смерти, которую я мог бы загадать ему, если бы только захотел — а этого, можете быть уверены, я не собирался делать, потому что у меня не было желания, чтобы все языки, которые были тогда в Салеме, болтали о тайне моей судьбы.

Но тайне, окутавшей Гудрун, суждено было быть недолгой, так как едва я на следующее утро поднялся, как она сама пришла ко мне и попросила отослать еврея, который был со мной, чтобы она могла поговорить со мной наедине. Когда он ушел, она сняла вуаль и, к моему изумлению, упала передо мной на колени, взяла меня за руку обеими руками, подняла на меня тревожные, умоляющие глаза и сказала дрожащим от волнения голосом:

— Мой господин был очень добр ко мне. Он спас меня от судьбы, в которой я предпочла бы убить себя, чем терпеть. Хотя он купил меня, как рабыню на базаре, он обращался со мной с честью и добротой и исполнял все желания моего сердца, о которых я говорила. Пусть теперь он исполнит мою просьбу, и я буду его служанкой до самой смерти!

Я взял ее за руки, поднял с колен и ответил:

— Я не хозяин твой, Гудрун, и если бы ты могла видеть себя так, как вижу тебя я, ты бы поняла то, чего я не могу тебе объяснить. И не подобает тебе преклоняться передо мной, тебе, которую боги сотворили так, что скорее я должен преклонять перед тобой колена. А теперь, обращайся ко мне по имени и выскажи свою просьбу, как будто я не только твой друг, но и твой брат, и, если я могу исполнить эту просьбу, тебе не придется просить дважды.

— Благодарю тебя, Терай. Как странно звучит твое имя в моих устах, и все же кажется, что они произносят его не в первый раз! Где же это было? В моих снах или в каком-то другом мире, о котором учат наши учителя, обращаясь к солнцу, в моем сабейском доме?

— Что? — воскликнул я, хватая ее за руки и притягивая к себе — и, о боги, я мог бы поклясться, что в этот миг в ее испуганных глазах сиял огонек души Илмы. — Что ты говоришь? Твой сабейский дом? Значит, ты из той же страны, что и эта Царица юга, которая гостит у Соломона здесь в Салеме, и история, рассказанная тирийцами о тебе, — ложь?

Она опустила веки, и свет погас. Она задрожала в моих объятиях, ее грудь поднялась и опустилась, словно от резкого сдавленного всхлипа. Она снова подняла на меня глаза:

— Да, это была ложь — ложь, за которую им хорошо заплатили. Им заплатила та, что отняла у меня мою долю отцовского трона, чтобы править одной и быть самой прекрасной женщиной в стране. Отпусти мои руки, прошу тебя, мне больно. Я расскажу тебе в нескольких словах о судьбе, которая постигла меня, и тогда ты услышишь мою просьбу.

Я отпустил ее, покраснев от стыда за то, что забыл о своей силе и ее хрупкости, а потом подвел ее к кушетке, усадил рядом и попросил говорить дальше. Минуту-другую она молчала, опустив глаза, словно гадая, с чего начать, бросила на меня быстрый застенчивый взгляд, снова опустила веки и рассказала свою историю.

— Эта Царица юга — моя сестра-близнец и наследница трона Сабеи. Ее зовут Балкис, а меня — не Гудрун, как назвали те тирские варвары, а Цилла, и боги сделали нас настолько похожими, что, если бы Балкис стояла сейчас рядом, одетая как я, даже ты не смог бы сказать, кто из нас царица, а кто твоя купленная рабыня.