Вальдшнепы над тюрьмой. Повесть о Николае Федосееве

Послышался стук. Человек, сидевший у окна, оттолкнул ставень.

— Кто?

— От Якова.

— Влезайте.

В окно влезли двое. Их осветили спичкой. Один по-свойски втиснулся в ряд сидевших, другой, молодой здоровый парень, растерянно стоял посреди комнаты. Это был Пешков. Николай видел его однажды у Деренкова, который много рассказывал о странном своём булочнике.

— Все? — спросил кто-то.

— Да, все.

Занавесили окна, чтобы ставни не просвечивали. Зажгли лампу, поставили её в угол на высокий ящик. Пешков шагнул к стене и опустился на корточки около Николая. К ящику, на котором горела лампа, подошёл бородатый человек. Он вынул из внутреннего кармана сложенную вдвое книжечку.

— «Наши разногласия», — сказал он. — Брошюра Бельтова, то есть Георгия Плеханова.

— Знаем! — крикнул кто-то из тёмного угла.

Бородач начал читать. Читал он отчётливо, громко, и сначала слушали его внимательно, но вскоре поднялся шум, беспорядочный говор.

Николай сразу понял, что Плеханову с этой марксистской статьёй тут не пройти. Стена. Народец старой закалки. Надо Пешкова отсюда вырвать, втянуть в свой кружок. И Ягодкина. Этого тоже можно ещё вразумить. Молод, только формируется.

Гвалт нарастал. Плеханов, бывший народоволец, развенчивающий несбыточные надежды на мужицкую общину, вызвал здесь возмущение.

— Это предательство! — кричал кто-то. — Ренегатство!

— Плевок в кровь, пролитую героями.

— После казни Генералова, Ульянова…

— Измена страдающему народу!

— Господа! — крикнул Николай. — Для чего из собрались? Шуметь? Будем читать или нет?

Гул приутих. Бородач снова стал читать, но читал теперь неразборчиво, быстро, что-то пропускал и скоро закончил. И опять все загалдели:

— Отступник!

— Продался капиталистам!

— Заелся там в Женеве!

— Все они там заелись.

— Аксельрод, говорят, торгует кефиром.

— «Освобождение труда»! Только название. Западня, ловушка!

— Они хотят столкнуть русского мужика под колесо капитала. Хотят погубить святая святых.

— Плевать им там на русского мужика.

— Господа! — громко сказал Николай. — Нельзя ли ругательства заменить серьёзными возражениями?..

Шум не унимался, и видно было, что настоящего спора не получится. Николай склонился с подоконника, тронул за плечо молодого парня.

— Вы — Пешков?.. Давайте удерём отсюда.

Они открыли окно и вылезли в сад. Пробрались сквозь мокрые ветви я забору, перемахнули через него и очутились на улочке, слабо освещённой луной.

— Как свежо! — сказал Николай. — Утром пахнет. И осенью. Взбесил их Плеханов. Не по нутру. — Они обогнули духовную академию и вышли на пустынное Арское поле. — Значит, вы булочник? Работы у вас много?

— Хватает.

— А свободного времени?

— Бывают и свободные часы.

— Чем же вы их заполняете?

— Читаю.

— Что?

— Что попадает под руку.

— Плохо. Надо выбирать. Я могу вам помочь… С рабочими не общаетесь? Не с кустарями, а с фабричными или заводскими?

— Так, случайные знакомства.

— Слышал я об этой булочной вашей. Странно, что вы занимаетесь чепухой. Зачем это вам?

Пешков приостановился, глянул Николаю в глаза.

— Зачем, говорите? — Он потупил голову и нахмурился. — А зачем всё остальное? Зачем такая жизнь? Всё запутано, кругом слепая вражда. Вот кричат они сейчас там о русском народе. О святом русском мужике. Где он, такой? Его выдумали. Или я ни черта не понимаю. Пекаря — тоже народ. Но они с удовольствием поколотили бы этих вот своих защитников. Страшная неразбериха. Люди не могут понять друг друга. Одиночество. Самоубийства. Цианистый калий. Может, в нём только и есть смысл?

— Алексей, вы же крепкий парень. Откуда такая растерянность?

Пешков понуро шагал рядом, молчал, большой, нескладный, неприкаянный.

Они спускались по заглохшей улице под гору. Внизу в беспамятстве лежала предутренняя Казань. Бледно светились редко разбросанные уличные фонари. Безнадёжно и бессмысленно брехала где-то на окраине собака.

— Знаю, тяжело, — сказал Николай. — Не одному вам тяжело. Но выход не в цианистом калии. Человек должен выпутаться и выпутается. Вы тоже найдёте свою дорогу, уверен. Давайте подыщем вам настоящее дело.

— Да, наша булочная — чепуха. Вы правы. Таскаюсь с дурацкой двухпудовой корзиной, торгую, ношу записочки, передаю какие-то тайны. Игра. Ни к чему всё это, сам начинаю понимать.

— Вот и хорошо, что поняли. Найдём подходящее дело. Дайте руку.

На Рыбнорядской они расстались, договорившись о встрече. Пешков пошёл к Бассейной. Шагал он крупно, сильно наклоняясь вперёд, сапоги отчётливо стучали по пустынной мостовой. Николай смотрел вслед и долго слышал удаляющиеся шаги. Он верил, что скоро они увидятся. Он был слишком молод, чтобы не доверять судьбе.

8