Валентайн Понтифик. Том 2

Деккерет едва справился с порывом осушить фляжку одним глотком. Урун прав, нужно пить умеренно, не спеша, иначе могло стать плохо. Он капнул чуть-чуть в рот, подержал на языке, прополоскал горло и, наконец, проглотил. Потом сделал еще один осторожный глоток, затем глоток побольше. В голове немного закружилось. Урун кивнул на фляжку. Деккерет встряхнул ее и отпил снова, подержав воду щеками.

— Далеко лагерь?— спросил он наконец.

— Минут десять ходьбы. У вас хватит сил идти самому или сходить за остальными?

— Я сам.

— Тогда идемте.

Деккерет кивнул:

— Сейчас, еще глоток.

— Берите фляжку и пейте, сколько хотите. Если устанете, скажите, отдохнем. Не забывайте, мне вас не унести.

Урун медленно направился к невысокому песчаному гребню в пятистах футах на востоке. Пошатываясь от слабости и головокружения, Деккерет последовал за ним и с удивлением понял, что гребень совсем не так полог и низок, как казалось, что-то произошло с глазами. Он возвышался над головой футов на тридцать, скрывая два более низких бархана дальше. Флотер стоял у подножия дальнего.

В лагере был один Баржазид. Он взглянул на Деккерета с презрительной досадой:

— Решили прогуляться?

— Во сне. Меня все-таки поймали ваши похитители снов. Словно заклятие.— Деккерета начало трясти — солнечные ожоги мучили тело. Он лег у флотера, накрылся легкой рубашкой.— Когда проснулся, то не увидел лагеря. Я был уверен, что погибну.

— Еще полчаса, и так бы и вышло. Уже высохли на две трети. Счастье, что мой мальчишка проснулся я заметил, что вас нет.

Деккерет плотнее закутался в одежду.

— Значит, вот как здесь погибают. Уходят во сне днем.

— И так тоже.

— Я в долгу перед вами. Вы спасли мне жизнь.

— Хм, жизнь вам спасают с тех пор, как мы миновали Кавагский Проход. Вы бы уже погибли раз пятьдесят. Но если хотите кого-то благодарить, благодарите уруна. Он-то по настоящему потрудился, разыскивая вас.

Деккерет кивнул:

— А где ваш сын? И Кэймак Грэп? Тоже ищут?

— Уже возвращаются,— ответил Баржазид, указывая на только что появившихся из-за бархана скандаршу и мальчишку. Ни на кого не глядя, скандарша опустилась на свой тюфяк. Динитак Баржазид лукаво улыбнулся Деккерету и спросил:

— Приятно прогулялись?

— Не очень. Я сожалею о причиненных хлопотах.

— Ничего. Только вот что теперь делать?

— Может быть, привязывать меня, пока я сплю?

— Или придавливать тяжелыми валунами,— предложил Динитак, зевая во все горло.— Лучше постарайтесь оставаться на месте, хотя бы до захода солнца.

— Я попробую,— сказал Деккерет.

Но снова уснуть оказалось невозможно. Кожа зудела от бесчисленных укусов насекомых и солнечных ожогов, несмотря на успокаивающую мазь, которой снабдил его урун, и чувствовал он себя отвратительно. В горле сухо першило, глаза болезненно слезились. И он вновь и вновь перебирал в памяти случившееся: сон жару, муравьев, жажду, внезапное осознание смерти. Он искал в себе трусость, но не нашел ее. Огорчение? Да. И гнев, и тревога, но никакой паники, никакого страха. Хорошо. Худшее, решил он, было не в зное, жажде и опасности, а в самом сне, безумной расслабляющей тревоге, в сне, который снова начался радостью, а посредине претерпел мрачное изменение. Невозможность получить утешение здорового сна, подумал Деккерет, гораздо хуже гибели в пустыне, потому что умирать приходится только раз, а сны человек видит постоянно. Не связаны ли такие сновидения с бесплодностью Сувраеля? Деккерет знал, что когда послание исходит от Властительницы, его внимательно изучают (если необходимо — с помощью тех, кто поднаторел в искусстве толкования снов), поскольку в них таятся знания, жизненно важные для надлежащего поведения человека. Но эти послания, вернее, просто сны, вряд ли исходили от Властительницы. Казалось, они направлялись какой-то темной силой, зловещей и деспотичной, более пригодной брать, чем давать. Меняющие Форму? Возможно. Что, если какое-то их племя сумело раздобыть, несмотря на огромные расстояния, отделяющие их от Острова Снов, один из механизмов, благодаря которым Властительница может достичь глубин сознания любого из своей паствы, и, скрываясь в засаде в жарком сердце Сувраеля, грабит путников? Ворует их души? Лишает жизненной силы тех, кто украл их мир?

Когда удлинились полуденные тени, Деккерет почувствовал, что начинает задремливать и соскальзывать в сон. Он боролся, боясь невидимых захватчиков душ, и отчаянно старался держать глаза открытыми, глядя в темнеющее пространство и вслушиваясь в гудящие и бормочущие звуки пустыни, но так и не мот перебороть естественную усталость измученного тела. Он погрузился в сон, не в послание от Властительницы или от неведомой темной силы, а просто в сон. А потом кто-то потряс его за плечо — урун, с трудом узнал Деккерет. Соображал он медленно, в голове шумело, губы потрескались, спина болела. Наступила ночь, и его спутники готовились к отъезду, сворачивая лагерь.

Урун подал Деккерету чашу с каким-то освежающим густым бледно-зеленым напитком, и он осушил ее одним глотком.

— Вставайте,— сказал урун.— Пора ехать.