Валентин Катаев

С этими словами Батист сошел с трибуны и, подняв воротник смокинга, вышел через пожарный выход во двор цирка. Огорченные тридцать пять тысяч джентльменов, пять тысяч статистов, соединенный хор и джаз-банды в десять минут очистили просторное помещение Спортинг-Паласа, где через полчаса состоялось первое заседание нового, истинно народного правительства.

XXIV. Глаза доктора Шварца меркнут

Джимми тщательно установил над своей постелью небольшой радиоприемник и надел на уши слуховые трубки. Все голоса и шумы земного шара, один за другим, хлынули ему в уши. Вот откуда-то издалека долетели звуки «Интернационала»… Вот чей-то голос сказал: «С пшеницей твердо, рожь колеблется в сторону понижения, лак для ногтей поднимается, с подмышниками слабо». Джимми продолжал менять тона. «Мы гибнем без угля у Бергена. Помогите!» чередовалось с: «Пью здоровье Жени, телеграфируйте спасибо Подраданскому» и «Приметы: вставной глаз, хромает, на подбородке шрам от канделябра, называет себя президентом». Затем декрет революционного комитета Штатов. Но дальше, дальше! Джимми следовало поймать самую деликатную, самую неуловимую волну радиостанции Матапаля. И вдруг Джимми насторожился. Он услышал тонкий, как комариное пение, звук… Затем голос:

— С вами хочет говорить доктор Шварц.

— Кто у аппарата?

— Я, Матапаль. Ну, как дела?

— Спасибо. С профессором мало возни, но с мисс Еленой трудно справиться. Удивительно упорные нервы. Она жалуется на какие-то странные сны, на двойственность. По ночам плачет.

— Удвойте энергию. Еще несколько дней, а потом можно будет вернуть их в нормальное состояние. После катастрофы мне понадобится хороший геолог для исследования структуры новых материков.

— Сегодня вечером я буду влиять на них опять. До вечера заряда хватит.

— До свидания, доктор…

— До свиданья, патрон.

Джимми выключил приемник и вскочил с постели.

— Нельзя терять ни минуты. Теперь мне почти все ясно!

…Доктор Шварц надел черную крылатку и высокий цилиндр. Выходя на ежедневную послеобеденную прогулку вокруг острова, он любил быть старомодно элегантным.

Джимми спрятался в скалах. Он прождал недолго. Скоро показались остро поднятые плечи, а затем и вся высокая, черная фигура доктора. Как автомат, шагал он по хрустящему гравию пляжа. Его зеленоватые глаза были полузакрыты. Едва он поравнялся с Джимми, как страшный удар в подбородок сшиб его с ног. Мелькнуло кепи Джимми, затем длинные ноги доктора. Обхватив черное безжизненное туловище, Джимми быстро втащил его в пещеру.

Затем несколько метров хорошей кокосовой веревки и три носовых платка сделали свое дело, и Джимми уложил длинную, неподвижную фигуру доктора Шварца, похожую на помесь мумии с дождевым зонтиком, на постель.

…Елена бросила в воду камешек и вздохнула. Она не привыкла, чтобы ее заставляли ждать. Небо низко розовело над океаном.

Джимми подошел к ней и приподнял кепи.

— Простите, Роза, я заставил вас ждать. Одно маленькое дельце задержало меня.

Елена надула губки.

Она сказала:

— Пожалуйста, не воображайте, что я сюда пришла специально для вас. Я просто люблю гулять.

— Именно здесь?

— Именно здесь.

— На этом самом месте?

— Да.

Джимми взял ее за руку. Она не сопротивлялась. Они медленно пошли вдоль берега. Солнце уже село, и луна становилась все ярче в изумительно чистом воздухе. Из города доносились звуки оркестров и шум людей.

— Роза, — тихо сказал Джимми. — Я хочу вам рассказать одну вещь. Мне снилась сегодня линкольнская зима. Мне снился синий снег и золотые звезды фонарей. Иней нежным бисером покрывал завитки ваших волос над розовым виском. Затем мне снилось замерзшее озеро и косые фаланги конькобежцев, выбегавших из грелки. Играл оркестр. Коньки зеркально блистали никелем. Воздух возился тысячами ледяных иголочек под каждым фонарем и покалывал в носу, как после глотка свежей содовой воды. Потом мне снилось десятое дерево, если считать от калитки в глубине сада… Возле этого дерева… если вы помните… мы однажды с вами…

Елена вдруг остановилась и широко раскрытыми глазами посмотрела на Джимми. Изящным движением руки она провела по своему лбу и тряхнула головой, как бы просыпаясь.

— Да… да… — прошептала она. — Подождите… Я вам что-то хотела сказать… У меня спутались в голове все мысли… Спасибо, от окна не дует…

И вдруг она дико оглянулась вокруг.

— Что это значит? Где отец? Где Матапаль? Где я нахожусь? Джимми, вы здесь? Ради бога…

— Елена! — воскликнул Джимми. — Елена Грант! Я получил вашу записку. Я исполнил ваше желание.

И Джимми быстро, с трудом перескакивая через подробности, рассказал Елене все.

— Какое сегодня число? — лихорадочно спросила Елена.

— Третье июня.

— Ради бога… Как можно скорее… Через семь дней будет катастрофа. Где отец?.. Ах, Джимми, вы ничего не знаете. Скорей! Скорей!

В двух словах она рассказала ему об открытии отца и о свидании с Матапалем 11 мая во Дворце Центра в Нью-Йорке.

Больше она ничего не помнила.

Через минуту Елена уже сторожила с револьвером в руках оглушенного доктора Шварца, а Джимми бежал за профессором Грантом.

— Скорей, скорей, как можно скорей!