Валентин Понтифекс

Он закрыл глаза. И снова у него в мозгу появился образ из его видения в Лабиринте, образ, который как будто неотступно преследовал его: огромные разломы на твердом основании мироздания, вздымающиеся и сталкивающиеся друг с другом гигантские куски земли и скал. А посреди безумия природы он сам, отчаянно пытающийся удержать мир. Но безуспешно, безрезультатно, безнадежно.

Не наложено ли на меня некое проклятие? – мелькнула у него мысль.

Почему из сотен сменявших друг друга Короналов именно я избран присутствовать при крушении нашего мира?

Он заглянул к себе в душу и не обнаружил там потаенных грехов, за которые боги могли бы обрушить кару на него самого и на Маджипур. Он не домогался трона; он не злоумышлял против своего брата; он никогда не использовал во вред власть, полученную неожиданно для себя; он не… он не… он не…

Валентин сердито тряхнул головой. Что за глупая трата душевных сил! У крестьян появились некоторые, совпавшие по времени, трудности, а ему приснилось несколько нехороших снов: просто нелепо возводить все это до уровня ужасного катаклизма вселенских масштабов. Со временем все уладится.

Болезни растений будут побеждены. Его правление не забудется в истории не только из-за омрачавших его бедствий, но и благодаря гармонии, равновесию и радости. Ты хороший король, сказал он себе. У тебя нет причин сомневаться в себе.

Коронал поднялся и вышел из каюты на палубу. День клонился к вечеру: громадное бронзовое солнце нависало над кромкой воды на западе, а на севере как раз всходила одна из лун. Небо переливалось разными цветами: коричневатым, бирюзовым, фиолетовым, янтарным, золотистым. На горизонт наползали густые тучи. Валентин немного постоял в одиночестве у поручня, глубоко вдыхая соленый морской воздух. Со временем все уладится, сказал он себе еще раз, но почувствовал, что его вновь, исподволь, охватывают беспокойство и мучительные колебания. Казалось, нет никакой возможности надолго уйти от этого настроения. Никогда в жизни ему не приходилось так часто предаваться тоске и отчаянию. Он не узнавал того Валентина, каким стал, мнительного человека на грани меланхолии, чужого самому себе.

– Валентин?

Карабелла! Он заставил себя стряхнуть мрачные раздумья, улыбнулся и предложил ей руку.

– Какой чудный закат, – сказала она.

– Просто великолепный. Один из лучших во все времена. Хотя и есть сведения, что однажды, в правление Лорда Конфалума, был один закат еще красивее, чем этот, на четырнадцатый день…

– Этот лучше, Валентин, потому что сегодня он наш. – Она взяла его под руку и молча встала рядом. Он обнаружил, что сейчас уже трудно понять, почему всего буквально несколько мгновений тому назад его снедало уныние.

Все будет хорошо.

Потом Карабелла спросила:

– А это не морской дракон, вон там?

– Морские драконы никогда не заходят в здешние воды, любовь моя.

– Тогда у меня галлюцинация. Но очень убедительная. Разве ты не видишь?

– А куда надо смотреть?

– Вон туда. Вон, видишь, где от воды отражается полоска пурпурно-золотистого цвета? А теперь немножечко левее. Вон там. Там.

Валентин прищурился, напряженно всматриваясь в море. Поначалу он не увидел ничего; потом ему показалось, что он видит на волнах огромное бревно; а потом море осветил последний луч заходящего солнца, пробившийся сквозь облака, и у него не осталось никаких сомнений: да, это, несомненно, морской дракон, медленно плывущий к северу.

Он почувствовал озноб и прижал руки к груди.

Насколько он знал, морские драконы передвигаются только стадами и всегда странствуют вокруг света примерно одним и тем же маршрутом в южных водах с запада па восток, вдоль южной оконечности Цимроеля, вверх вдоль побережья Гихорны до Пилиплока, затем в восточном направлении на широте Острова Снов и вдоль знойного южного берега Алханроеля до какого-то места в не нанесенных ни на какие карты просторах Великого Моря. И все же это был дракон собственной персоной и он плыл на север. Пока Валентин наблюдал за ним, исполин расправил громадные черные крылья и стал бить ими по воде, медленно и размеренно – хлоп-хлоп-хлоп-хлоп, – будто собирался совершить невозможное, оторваться от поверхности моря и подобно какой-то птице колоссальных размеров улететь в затянутые туманом полярные дали.

– Как странно, – пробормотала Карабелла. – Ты видел когда-нибудь что-либо подобное?

– Нет, никогда, – Валентин содрогнулся. – Знамение за знамением, Карабелла. Что все это мне предвещает?

– Пойдем, выпьем теплого вина.

– Нет. Пока нет.

И он стоял как вкопанный на палубе, напрягая зрение, чтобы различить в сгущающихся сумерках темную фигуру на фоне темного моря. Огромные крылья раз за разом вспенивали море, но вот дракон свернул их, выпрямил длинную шею, откинул назад тяжелую треугольную голову и испустил рокочущий скорбный крик, напоминающий звук туманного горна, что пробивается сквозь мглу. Потом дракон нырнул под воду и скрылся из виду.

4