Валентин Понтифекс

Он взял обеими руками ее иссохшие, древние лапы и крепко их сжал. Он смотрел ей прямо в глаза, хотя по прозрачности ее зрачков ему было ясно, что она ничего не видит.

– Нам говорили, что вы самозванец, – заявила она. – Здесь появлялся маленький краснолицый человек и говорил, что вы ненастоящий Коронал. Но я не стала его слушать и ушла отсюда. Я не знала, настоящий вы или нет, но решила, что не ему рассуждать о таких вещах, не этому краснолицему.

– Да, это был Семпетурн, я встречался с ним, – сказал Валентин. – Теперь он поверил в того, кто был истинным Короналом, а теперь стал истинным Понтифексом.

– А вы восстановите целостность мира, истинный Понтифекс? – спросила Аксимаан Трейш голосом удивительно звонким и чистым.

– Мы все будем восстанавливать наш мир, Аксимаан Трейш.

– Нет, не все. Мне уже не придется, Понтифекс Валентин. Я умру с недели на неделю. Скоро, во всяком случае. Но я хочу добиться от вас обещания, что мир станет таким же, как и раньше – для моих детей, для моих внуков.

Если вы дадите мне такое обещание, тогда я встану на колени перед вами, но если вы дадите ложную клятву, то пусть Дивин покарает вас так же, как и всех нас, Понтифекс Валентин!

– Я обещаю вам, Аксимаан Трейш, что мир будет полностью восстановлен, станет еще краше, и уверяю вас: это не ложная клятва. Но я не могу позволить, чтобы вы становились передо мной на колени.

– Я сказала, что встану, значит встану! – И, с удивительной легкостью отмахнувшись от обеих женщин, как от мошек, она с глубоким почтением опустилась на колени, хотя ее тело казалось негнущимся, как кусок кожи, пролежавший лет сто на солнце. Валентин склонился, чтобы поднять ее, но одна из женщин – ее дочь, скорее всего, дочь – перехватила его руку и удержала, а потом в страхе посмотрела на свою ладонь, будто не веря, что посмела прикоснуться к Понтифексу. Аксимаан Трейш поднялась медленно, но без посторонней помощи, и сказала: – Вы знаете, сколько мне лет? Я родилась при Понтифексе Оссьере. Думаю, что старше меня на свете никого нет. А умру я при Понтифексе Валентине: и вы восстановите мир.

Наверное, она хотела произнести пророчество, подумал Валентин. Но ее слова больше напоминали приказ.

Он сказал:

– Я исполню все, Аксимаан Трейш, а вы доживете до того дня, когда сможете увидеть обновленный мир собственными глазами.

– Нет-нет. Второе зрение приходит, когда пропадает первое. Жизнь моя почти закончена, но ваш путь я вижу отчетливо. Вы спасете нас, сделав то, что сами считаете невозможным. А завершите свои деяния тем, что вам меньше всего хотелось бы сделать. И хотя вы творите невозможное, а после чего совершите нежелаемое, вы будете знать, что поступили правильно, и возрадуетесь тому, Понтифекс Валентин. А теперь, Понтифекс, дай нам исцеление. – Ее раздвоенный язык мелькал с невероятной быстротой. – Исцели нас, Понтифекс Валентин! Исцели нас!

Она развернулась и медленно двинулась обратно, отказавшись от помощи сопровождавших ее женщин.

Прошло не меньше часа, прежде чем Валентин смог высвободиться из обступивших его плотной толпой жителей долины Престимион: они окружили его в какой-то исступленной надежде, будто некая аура, исходившая от Понтифекса, сама по себе могла преобразить их жизнь и чудесным образом вернуть во времена, предшествовавшие гибели лусавендры. Но Карабелла, в конце концов, сослалась на усталость и увела его оттуда. По дороге к дому Нитиккималя у него перед глазами стояла Аксимаан Трейш, а в ушах все еще звучало сухое шипенье ее голоса. Вы спасете нас, сделав то, что сами считаете невозможным. А завершите свое деяние тем, что вам меньше всего хотелось бы сделать. А теперь, Понтифекс, дай нам исцеление. Да, именно так. Исцели нас, Понтифекс Валентин! Исцели нас.

Но внутри него продолжала звучать и музыка водяного короля Маазмоорна.

В прошлый раз он был так близок к окончательному прорыву, к настоящему контакту с немыслимо громадным обитателем морских глубин. Сейчас же… сегодня же ночью…

Перед отходом ко сну Карабелла ненадолго задержалась, чтобы поговорить с ним. Эта древняя хайрогша и на нее произвела неизгладимое впечатление, и она почти все время возвращалась к тому, с какой силой прозвучали слова Аксимаан Трейш, как завораживающе неотступно смотрели ее незрячие глаза, так таинственно выглядело ее пророчество. Наконец она легонько поцеловала Валентина и зарылась в темноту огромной кровати.

Валентин подождал еще несколько минут, показавшихся ему бесконечными, затем извлек зуб морского дракона.

– Маазмоорн?

Он сжимал зуб так крепко, что края того врезались ему в ладонь. Он тут же направил всю силу своего разума на то, чтобы навести мост через пропасть в несколько тысяч миль, отделяющую долину Престимион от морских глубин, – но каких? Возле полюса – где скрывался морской король.

– Маазмоорн?

– Я слышу тебя, брат на суше, брат Валентин, брат-король.

Наконец-то!

– Ты знаешь, кто я?

– Я знаю тебя. Я знал твоего отца. Я знал многих до тебя.

– Ты говорил с ними?