Валентин Понтифекс

– Неужели короля должна избирать одна и та же кучка людей на Замковой Горе? Ну да, сотни, а то и тысячи лет Короналами становились отпрыски знатнейших семейств Горы; правда, иногда обычай нарушался, хотя лично я такого что-то не припомню, но от кандидата все равно требовалось знатное происхождение, то есть он должен был быть сыном принца или герцога. Мне кажется, что изначально система задумывалась не так, иначе что мешает нам иметь наследственную монархию? А сейчас, Карабелла, перед нами встают вопросы столь головоломные, что ответы на них можно получить лишь за пределами Горы. Мне часто кажется, что мы знаем меньше, чем ничего. Мир в опасности: нам пора возрождаться и передать корону кому-нибудь снаружи, тому, кто не принадлежит к нашей увековечившей себя аристократии. Нужен кто-то с иными взглядами, кто видел жизнь снизу…

– Но он так молод!

– Ничего, со временем повзрослеет, – ответил Валентин. – Я знаю, многие считают, что мне пора уже становиться Понтифексом, но я буду упираться, сколько смогу. Для начала мальчик должен полностью пройти обучение. Кроме того, как тебе известно, я не испытываю особого желания поскорее попасть в Лабиринт.

– Да, – ответила Карабелла. – А ведь мы говорим о нынешнем Понтифексе так, будто он уже умер или находится при смерти. Но Тиверас жив.

– Да, жив. В определенном смысле слова, по крайней мере. Я молюсь лишь о том, чтобы он пожил еще.

– А когда Хиссуне будет готов?…

– Тогда я наконец позволю Тиверасу отдохнуть.

– Мне трудно представить тебя Понтифексом, Валентин.

– А мне и того труднее, любимая. Но я должен поступить так, должен – и поступлю. Но не очень скоро: я вовсе не горю желанием торопить события!

Помолчав, Карабелла сказала:

– Наверняка ты переполошишь Замковую Гору таким поступком. Ведь предполагается, что очередным Короналом станет Элидат!

– Он мне очень дорог.

– Ты же сам не раз называл его наиболее вероятным преемником.

– Да, называл. Но с тех пор, как мы учились с ним вместе, Элидат изменился. Понимаешь, любимая, всякий, кто отчаянно желает стать Короналом, совершенно непригоден для трона. Тут нужно не отчаяние, но стремление, ощущение призвания, внутренний огонь, если хочешь. Думаю, у Элидата этот огонь пропал.

– Когда ты был жонглером и тебе впервые сказали о твоем высоком предназначении, то считал, что и у тебя он пропал.

– Но он разгорелся, Карабелла, и прежнее "я" вновь заняло место в моей душе! И не покидает ее. Я нередко ощущаю тяжесть короны – но, пожалуй, ни разу не пожалел о том, что ношу ее.

– А Элидат пожалеет?

– Подозреваю, что да. Сейчас, в мое отсутствие, он играет роль Коронала. Я предполагаю, что особого удовольствия он не испытывает.

Вдобавок, ему уже за сорок. А Короналом должен быть человек молодой.

– Сорок – не шестьдесят, – усмехнулась Карабелла.

Валентин пожал плечами.

– Не спорю, любимая. Но позволь тебе напомнить, что если все пойдет, как я задумал, то повода к выборам нового Коронала не будет еще долго. А тогда, я думаю, Хиссуне подготовится, а Элидат великодушно посторонится.

– А проявят ли остальные лорды Горы такое же великодушие?

– Куда они денутся? – хмыкнул Валентин, предлагая ей руку. – Пойдем, нас ждет Насцимонте.

13

Поскольку наступил пятый день пятой недели пятого месяца, священная годовщина исхода из древней столицы за морем, то перед встречей с лазутчиками из отдаленных провинций Фараатаа должен был исполнить важный обряд.

В это время года дожди в Пьюрифайне шли два раза в день: за час до рассвета и на закате. Ритуал Велалисера следовало творить в темноте и сухости, поэтому Фараатаа приказал себе проснуться в тот ночной час, известный под названием Час Шакала, когда солнце еще стоит на востоке над Алханроелем.

Не разбудив никого из спавших рядом с ним, он выбрался из легкой плетеной хижины, сооруженной накануне – Фараатаа и его спутники находились в постоянном движении: так безопасней – и шмыгнул в лес. Воздух был, как обычно, напоен влагой, однако, ничто пока не предвещало утреннего дождя.

В мерцании звезд сквозь разрывы в облаках он разглядел и другие фигуры, что спешили к лесным зарослям, но окликать их не стал. Они тоже хранили молчание. Обряд Велалисера исполнялся в одиночестве, что являлось личным выражением всенародной скорби. О нем никогда не говорили, его просто исполняли на пятый день пятой недели месяца, а когда чьи-то дети достигали совершеннолетия, то их обучали обряду, всегда испытывая при этом стыд и печаль; так полагалось по обычаю.

Фараатаа зашел в лес на предписанные триста шагов и оказался у скопления стройных, устремленных ввысь гибарунов, но совершить обряд надлежащим образом ему мешали гроздья светящихся колокольчиков, что свисали изо всех трещин и отверстий в стволах деревьев, распространяя вокруг резкое оранжевое свечение. Он подыскал неподалеку старую величественную двикку, в которую какое-то время тому назад угодила молния: громадный, зияющий, обугленный шрам, поросший по краям молодой корой, мог послужить храмом. Сияние от светящихся колокольчиков сюда не попадало.