Валентин Серов

Правители, поднявшие руку на народ, обречены. Народ во гневе своем все равно рано или поздно сметет палачей. Победа народа неизбежна. Такова мысль серовской картины, ибо с того дня для него это несомненно. И если недостаточно настроения его картины, то вот свидетельства словесные, начертанные его рукой.

Через полтора года, в 1907 году, Серов путешествует по Греции, он взбирается на Акрополь, любуется цветом Адриатического моря, рисует головы кор, ищет живых гречанок, похожих на тех, мраморных. Он счастлив, весел, беззаботен.

И вдруг утром он развертывает газету и видит сообщение из России: распущена Государственная дума.

Серову хотелось верить, что это учреждение, вырванное народом у царя, сможет хоть что-то сделать для страны. В 1906 году он присутствует на заседании думы, делает набросок в альбоме, дарит его члену думы Обнинскому, своему старому знакомому.

И вот дума распущена…

Он пишет жене письмо, и сразу же после традиционного обращения слова: «Итак, дума распущена — вчера узнали из пришедших сюда газет от 18 числа. Очень хорошо. Относительно готовившегося покушения, военного заговора или пропаганды в войсках толком не разобрал в прежде встреченных газетах. Как и теперь, не совсем ясно понял новоизбирательный закон — одно ясно, что он на руку помещикам и собственникам. Распущена дума, разумеется, не из-за сосьялистической фракции (якобы преступной — все 55?..), а из-за возможного осуществления закона отчуждения — вот что страшней всего — впрочем, думаю, Государственный Совет кассировал бы это постановление думы. На этом вопросе разобьется не одна еще дума, а тем временем постараются водворять спокойствие и урезать где что можно — но борьба с другой стороны не утихает. Итак, несколько сотен, если не тысяч, захвачено и засажено, плюс прежде сидящие — невероятное количество. Посредством думы правительство намерено очистить Россию от крамолы — отличный способ. Со следующей думой начнут, пожалуй, казнить — это еще больше упростит работу. А тут ждали закона об амнистии. Опять весь российский кошмар втиснут в грудь. Тяжело. Руки опускаются как-то, и впереди висит тупая мгла».

Это эмоции после первого впечатления. А вот соображения — через две недели, уже из России — в письме Остроухову: «Ну, вот думы нет — все по-старому, по-хорошему. А позвольте спросить, какому же, собственно, манифесту отдать преферанс и какого придерживаться? Ни одного закона без думы — все же реформы без думы — очень просто.

Нет, должно быть, есть два пути — либо назад в реакцию, впрочем, виноват, это и есть единственный путь для революции».

Еще один эпизод революционного года — Декабрьское восстание. Оно началось неожиданно и чуть ли не шутя и окончилось реками крови. Восстание было подавлено, и тут Серова впервые в этом году посещают сомнения: стоит ли поднимать восстание, когда нет достаточной подготовки, нет уверенности в победе…

6 декабря Н. П. Ульянов записывает в дневнике: «Выступление рабочих на Страстной площади. Первые выстрелы с обеих сторон; пожар на фабрике Шмита… Одинокая фигура Серова, стоящего в тяжелом раздумье на улице и смотрящего на зарево…

Вместе с женой я делаю зарисовки на улицах».

Серов тоже делает зарисовки: спешившиеся солдаты стреляют в убегающих людей. Один остался лежать на снегу. Видна обрезанная краем листа половина другого, нижняя половина: он не то стремительно бежит, не то падает. На рисунке надпись: «Сумской полк. 14 декабря 1905 год».

Опять солдатушки постарались.

Серов устал. Весь год кровь, кровь и кровь. Он не был революционером и, хотя сочувствовал революции, не понимал, что каждое такое событие не бесплодно и не бессмысленно, что даже в поражениях залог будущих побед, что первые выступления почти всегда обречены, но они нужны, потому что нужен везде и всегда опыт. Он понял это, видимо, только потом, по зрелому размышлении, коль скоро сказал, что есть только «единственный путь» — революция. Сейчас же, под впечатлением тяжелых картин, он пишет Бенуа: «О делах, творящихся в России вообще и в Москве у нас в частности, вероятно, уже знаешь.

Да — непонятное для меня вооруженное восстание, расчет на переход войск — все это оказалось совершенно неподготовленным, а в результате изрядное количество погибших, израненных лиц (больше любопытной публики), сожженных домов, фабрик. Войска оказались в деле подавления вполне на высоте своей задачи и стреляли из орудий по толпе и домам во все и вся гранатами, шрапнелью, пулеметами (шимоз не было), затем доблестные расстрелы, теперь обыски и тюрьмы для выяснения зачинщиков и т. д. и т. д. и т. д. все как следует. В одном, пожалуй, были правы наши крайние партии — что не следует очень доверять манифесту 17 октября».

И только теперь пришло к Серову то, о чем говорил потом Репин, — «крайние политические убеждения», и «он стал угрюм, резок и нетерпим».