Валентин Серов

Так что, очевидно, не следовало обвинять Серова в отказе от обычной серовской простоты и ясности – ведь нельзя же было писать портрет той же хотя бы Лосевой так, как писался портрет жены, или сестер, или кого-нибудь из Мамонтовых. В том и сила серовского искусства, что для каждой модели, каждого мотива у него находится какой-то единственный, необходимый именно на этот случай прием.

Ведь буквально в то же время, когда был написан портрет Лосевой, Серов пишет обаятельные портреты девочек Гучковых, Нины Хрущовой и изумительный именно по простоте, ясности и безмерному обаянию портрет Обнинской с ручным зайчиком. Все эти портреты написаны легко, изящно, они какие-то воздушные, прозрачные, озаренные теплым и мягким светом симпатии художника.

Портрет Обнинской Серов писал летом 1904 года в Белкине, старом родовом дворянском поместье, где писал также и «портрет» помещичьего дома и даже интерьер – мотив, для Серова необычный.

Он и решен необычно, не так, как десятки и сотни других интерьеров. Это интерьер с настроением.

Старые комнаты помещичьего дома. Пустота. Эхо. Трещины по штукатурке, старая мебель, старая картина на стене. Хозяева живут где-нибудь в Петербурге или в Москве, а то, может, в Париже. Сюда приезжают летом на месяц-другой; отсюда получают каждый год доход. От продажи хлеба, от продажи леса, от аренды земли…

Только управляющий проходит иногда по этим большим неуютным комнатам, не топленным зимой; звенят его ключи, и звон их и звук его шагов жутковатым эхом, эхом одиночества, запущенности, забытости отдается тогда по всему дому. И почему-то кажется, что дом этот заложен-перезаложен и будет продан за долги.

Этот интерьер мог бы быть замечательной декорацией к какой-нибудь пьесе Чехова или иллюстрацией к его рассказу или к рассказу Бунина, не к какой-то определенной пьесе или к определенному рассказу, а вообще к Чехову или к Бунину.

Там же, в Белкине, Серов много и плодотворно рисовал иллюстрации к басням Крылова – природа Малоярославецкого уезда, где находится Белкино, не меньше, чем домоткановская, располагала к этому занятию. Вот так и работал Серов, занимался одновременно разными мотивами, ставя перед собой разные задачи, тренируя себя на том, чтобы переключаться, если нужно, с одного мотива на другой, совершенно на него не похожий.

Действительно, в конце этого же года, вернувшись из Белкина, он пишет портрет Витте, портрет хоть и не выдающийся, но совершенно не похожий на все, что писал в то время Серов. Витте тоже «хозяин жизни», но он не похож ни на великих князей, пустых и надменных, ни на развлекающихся Юсуповых, таких же праздных, как и их предок, о котором писал Пушкин. Это царедворец, но не такой, как Победоносцев. У Победоносцева что-то от маньяка, Витте же лукав, он царедворец-труженик, умом, трудом, хитростью заработавший и графский титул, и чины, и высокое положение. И хоть портрет этот глубок, психологичен, но он довольно скучен, написан без страсти, видимо, главным образом ради денег… Ох, эти деньги!

Из того, что сказано о денежных отношениях Серова с заказчиками, может возникнуть впечатление, что Серов был алчен. Ничто не может быть более ложным.

Именно потому и существовал всегда у Серова вопрос о деньгах, что он не мог назначать за свои портреты большие суммы.

Характерна в этом отношении история с юсуповским портретом.

«Князь Юсупов, – пишет Серов в одном письме, – в разговоре о портретах изволил заметить, что об цене он не спрашивает – сколько я назначу, столько и заплатит – вот это так, по-княжески, одобряю… а все же много с него не возьму, ну там увидим». А в другом письме (по окончании работы): «Завтра иду к князю за деньгами – вот это я не очень люблю, хотя и рад получить деньги, но какие, вот вопрос. Раз говорится, что, мол, – что назначите, то и заплатится, – тут-то и неловко».

Когда деньги у Серова были, он не считался. Не то чтобы он швырял их по-купечески направо-налево, но, если кто-нибудь просил взаймы (особенно это касалось всегда безденежных учеников), он ссужал непременно, даже сам предлагал:

– Я сейчас богат: получил за портрет. Не нужно ли взаймы? Могу предложить.

А сам он нуждался частенько, собственно, почти всегда. Его дочь вспоминает несколько очень ярких эпизодов.

«Помню такую картину. Конец августа. С 1 сентября начинаются занятия, нужно ехать в Москву. Папы с нами нет, он уехал раньше на экзамены в Школу живописи. Летом он писал портрет М. П. Боткиной, жившей на своей даче в восьми верстах от нас. Портрет был закончен, а деньги все не получались, в надежде на них папа денег не оставил. Все было готово к отъезду. Вещи все уложены, дети одеты, у крыльца стоят два извозчика. Ждем дворника, которого послали к Боткиным за деньгами. Застанет он Боткина, даст тот денег – уедем, нет – придется слезать с извозчика».

Другие художники с такими же возможностями, как у него, и даже с меньшими накапливали изрядные суммы.