Валентин Серов

Зато художник говорил – его интересовало многое. И он решил использовать доброе расположение царя для благих дел. Первым из этих дел была судьба Саввы Ивановича Мамонтова, который находился в то время в тюрьме. «В конце сеанса вчера решил я, – пишет Серов жене, – все же сказать государю, что мой долг заявить ему, как все мы, художники – Васнецов, Репин, Поленов и т. д., – сожалеем об участи Саввы Ивановича, так как он был другом художников и поддерживал, как, например, Васнецова в то время, когда над ним хохотали, и т. д. На это государь быстро ответил и с удовольствием, что распоряжение им сделано уже. Итак, Савва Иванович освобожден, значит, до суда от тюрьмы».

Вторым делом была судьба журнала «Мир искусства», который, лишившись субсидии Мамонтова и одновременно Тенишевой, должен был прекратить свое существование. Серов сокрушенно говорил, что вот из-за такой чепухи, из-за денег, должен будет прекратить существование лучший в России художественный журнал. Он сказал, что сам он ничего не смыслит в финансовых вопросах. Царь признался, что тоже ничего в этом не смыслит, – ценное открытие для художника-психолога, пишущего портрет главы государства. Неизвестно, говорил ли Серов с царем об искусстве, но если и говорил, то вряд ли услышал что-нибудь более умное. В вопросах искусства царь был так же невежествен, как и в вопросах экономических, хотя и не признавался в том с такой же откровенностью. Суждения его в области искусства отличались дикостью. Сохранилось свидетельство об этом Б. М. Кустодиева. В 1911 году Кустодиев лепил бюст царя и беседовал с ним об искусстве. В ответ на какую-то высказанную художником мысль царь сказал:

– Импрессионизм и я – две вещи несовместимые.

И вслед за тем заявил, что считает импрессионистов опасными революционерами[64].

Лев Толстой, характеризуя русских царей, эту «галерею чудовищ», сказал о Николае II: «невинный гусарский офицер, молодой человек, который ничего не знает, ничего не понимает».

Эта характеристика замечательно совпадает с серовской трактовкой образа, ибо до войны 1904 года, до 9 января 1905 года еще можно было говорить о Николае II как о «невинном гусарском офицере». Ничто еще не обличало в нем кровавого царя, будущего героя серовской карикатуры, – может быть, только какая-то бездумность, свидетельствующая о том, что этот человек способен подчиниться злой воле любого и, подчинившись ей, сделать много зла. Тогда Серов, очевидно, не предполагал еще, что это качество для главы государства преступно, а может быть, и не осознал самого этого качества и только почувствовал все это изумительным чутьем художника и перенес на полотно. «Ну какой он царь?» – кажется, говорит художник своим портретом. Но именно потому, что на портрете «не царь», получился едва ли не единственный во всем мировом искусстве интимный портрет монарха. Кроме того, это был портрет, редкий по сходству. Чрезвычайно довольный работой Серова, царь сказал ему, что решил выделять по тридцати тысяч рублей ежегодно из своих личных средств (в них он ориентировался свободно) на издание журнала «Мир искусства», которого, конечно, в глаза не видывал. За эту услугу Серов решил подшутить над своими собратьями по журналу. Это была злая шутка. В тот день, когда назначено было заседание редакции «Мир искусства», он пришел первым туда, где должны были собраться «вольные общники», и поставил портрет в конце стола, задрапировав и осветив его так, что портрет казался живым человеком. На входивших глядел живой царь, особенно удивительны были глаза. Он сидел в домашней тужурке, положив обе руки на стол, этот «невинный гусарский офицер», и люди, входя в комнату, пугались, увидев у себя столь высокого гостя. Пугался Шура Бенуа, пугался Дима Философов, пугался Левушка Бакст… А злой Серов хохотал. Нет, он все же прав – люди именно таковы, какими он их видит и изображает, даже лучшие люди, его друзья. Портрет «в тужурке» был последним царским портретом, который исполнил Серов.

В следующий раз Серову пришлось «портретировать» царя только в 1905 году – в карикатуре.

И вообще в 1905 году он не пишет ни одного портрета хоть сколько-нибудь официального, но зато с особой охотой пишет портреты людей, близких ему духовно. Никогда он не писал столько портретов артистов, поэтов, писателей, как в 1905 году. Первым из них был портрет артистки Ермоловой.

Портрет был заказан Серову в самом начале года, вскоре после приезда его из Петербурга. Заказ был сделан московским Литературно-художественным кружком. Кружок этот был организован в конце XIX века артистом Малого театра Сумбатовым-Южиным и поэтом Валерием Брюсовым. Заказ Серову передал Остроухов. Он же добился у Ермоловой согласия позировать. Актриса не любила, как она выражалась, «выставлять себя напоказ», не любила позировать ни художникам, ни фотографам. Но она не могла отказать кружку близких ей людей, группировавшихся главным образом вокруг Малого театра.