Валентина

Валентине подумалось, что, пожалуй, это могло у нее и не получиться. Она оказалась чувственной женщиной. Мудрый Саладин помог ей в том убедиться. Откликнувшись на страсть Паксона, она испытала потрясение и сознательно лишила себя окончательного слияния из страха отдать всю себя этому мужчине, не способному проникнуться любовью и оценить приносимый женщиной дар – тайную сердцевину.

«Однако же я вовсе не распутница, – сказала себе Валентина, – и это несмотря на поведение, за которое в Наварре меня назвали бы именно так!» Может быть, все случилось, как случилось, потому что ей пришлось жить в мире мужчин и вести себя по их законам?

И все же, когда Менгис смотрел на нее, Валентина вспоминала, что на самом деле она женщина со всеми присущими ей слабостями, и перед лицом мужской силы остро осознавала свою уязвимость.

Опасность забеременеть ее не смущала. Дитя любого из этих мужчин было бы благословенно. Кровь властителей текла б в его жилах, сердцем родился бы он неустрашимым, глаза метали б молнии, и нрав проявлял бы он героический. Но ребенок Менгиса унаследовал бы еще и эту несгибаемую силу духа, которая помогает осуществить самые несбыточные мечты! Это дитя изменило бы мир!

Молчание, установившееся между Валентиной и Менгисом, так и не прерывалось. Каждый из них погрузился в свои мысли, и все-таки они ощущали присутствие друг друга.

Сладкое вино вскружило голову Валентине. Молчание казалось более красноречивым, чем слова, и когда Старец Гор наконец протянул руку, она с готовностью откликнулась.

Выйдя в ночную прохладу, они пошли рядом, рука об руку. Валентина глубоко вдохнула бодрящий воздух и почувствовала легкое приятное головокружение. Она поглядывала на Менгиса, такого высокого, мужественного. Его рука была теплой, и грудью он задевал ее плечо, и это прикосновение казалось ей обжигающим.

Они прошли через сад и оказались на поросшем травой пригорке. Под сенью деревьев, куда не дотягивались своими лучами звезды, молодые люди остановились. Менгис обнял Валентину, и бездна разверзлась у нее под ногами. Их губы слились в сладостном поцелуе, сердца безудержно забились. Они прильнули друг к другу, охваченные страстным желанием и, вместе преодолевая препятствия плоти, соединились в дыхании, пульсации крови и метаниях духа.

Укрывшись в тени деревьев от любопытных взглядов звезд и приникнув друг к другу, молодые люди поглощали ищущими пальцами и жадными устами восторги любви.

Когда, наконец, оба пришли в себя, то коснулись друг друга губами, распухшими от страсти и солеными от слез и крови. Ночная прохлада обволакивала их обнаженные тела, но там, где они соприкасались, чувствовалась теплота, и вновь потянулись молодые люди с нежностью друг к другу. Губы мягко касались губ, пальцы ласково переплетались. И когда страсть одолевала Валентину, Менгис успокаивал ее своими прикосновениями и словами, известными только влюбленным.

Он был с нею нежен, как с ланями в своем лесу. Его движения внушали покой, руки легко гладили обнаженную грудь. Старец Гор приручал ее страсть, как приручил бы и успокоил дикую кобылицу. Уверенной рукой и ласковым голосом он заставил возлюбленную проникнуться к нему доверием. Менгис укрощал ее необузданную чувственность, но любил такой – неукротимой. Он заглушал ее стоны своими поцелуями, но от его прикосновений лишь возобновлялись стенания, и страсть вновь овладевала влюбленными – чистая, как слеза.

Уже приближался рассвет, когда, наконец, молодые люди проснулись в объятиях друг друга и без смущения тесно сплелись, вновь обнявшись ради радости соприкосновения.

Спустя некоторое время, когда солнце поднялось над горизонтом, Старец Гор отвел Валентину в спокойную заводь, где они спугнули нескольких оленей, пивших воду из чистого ручья. Слова не потребовались. Менгис сбросил свои одежды и помог раздеться Валентине.

Вода оказалась ледяной и бодрящей. Брызгаясь и веселясь, словно дети, молодые люди обретали все новую радость в близости. Вода доходила до пояса, и упругие груди Валентины оставались открытыми взору, розовые соски затвердели от утренней прохлады и свежести купания в холодном ручье. Она заметила, что взгляд Менгиса снова и снова падает ей на грудь и явное удовольствие и сладострастие отражаются в его темных глазах.

Развеселившись, Менгис подхватил возлюбленную под колени и свалил в стремительный поток так, что она окунулась с головой. Преисполнившись жаждой мести, Валентина окатила шейха аль-Джебала водой и пригрозила выскочить на берег, чтобы украсть его одежду.

– Пусть федаины посмотрят, как их повелитель украдкой пробирается в свой собственный дворец, поеживаясь от холода, потому что его одежду украла женщина!

Рассмеявшись, Менгис снова схватил Валентину и в свою очередь пригрозил окунуть ее еще раз. Умоляя о пощаде, возлюбленная пылко к нему прижалась и обвила его шею руками. Время неожиданно остановилось, замолкли птицы, и ничто не напоминало молодым людям о том, что они не одни на земле. Двое влюбленных жаждали друг друга, находясь в том особом мире, в который могут попасть только те, кто любит.