Валентина Чудакова

Ухватов убрал руку и притворно громко захрапел. Рядом с ним, как кот, зафыркал его заместитель Тимошенко. Я опять заснула и проспала без помехи до тех пор, пока не разбудил Шугай, — начиналась ночная вахта.

За поздним ужином, глядя прямо в глаза своему шефу, я сказала тихо, чтобы не услышал Шугай, но тем не менее гневно:

Вот что, старший лейтенант. Ты это брось! Чтоб это было в первый и последний раз.

Так ведь пойми ты, еловая твоя голова, человек во сне не волен! — укорил меня ротный.

Я в таких тонкостях не разбираюсь. С детства терпеть не могу, когда ко мне прикасаются.

Гут, — засмеялся Тимошенко. — И даже аусгецайхнет. Ходи, Кострома, ровней. Знай край — не падай.

Да она невесть что подумала, — буркнул Ухватов.

Хватит не о деле, — перебила я миролюбиво. — Вот что, товарищи, стрелки нами недовольны.

Это Рогов, что ли? — нахмурился Ухватов.

А хотя бы и Рогов. Он хозяин на обороне, а мы приданные средства.

А когда он бывает доволен? Если он больной, то мы виноваты? Поди, клепал на меня, стопкой попрекал?

Ничего такого не говорил. Обижался, что огня мало даем.

Мало ему? — Ухватов зло сощурил бабьи глаза. — Да у меня Федька Хрулев да Аносов почем зря патроны пережигают — не напастись!

Хрулев и Аносов — это командиры соседних пулеметных взводов.

Речь идет о моих пулеметчиках, — возразила я.

А то твои не стреляют?

Ну сколько примерно Бахвалов потребляет за ночь лент?

Это я тебя должен буду спросить, а тебе таких прав не дадено, чтобы меня допрашивать.

Да я просто так спросила. Думала, знаете.

Знаю или не знаю — это дело мое. А перед каждым я отчитываться не должен!'

— Должен, не должен! Разве в этом дело? — Я начинала злиться.

— А в чем же? Чую я, откуда ветер дует. Это тебя Рогов науськал. Ох и вредная же скотина! Он и Богдановских против нас настраивал. Дорогу я ему перебежал или должен что?

— Что вы заладили: Рогов да Рогов! При чем здесь Рогов?

— В самом деле, чего ты лезешь в бутылку? — поддержал меня Тимошенко.—Она же дело говорит: мало ребята стреляют. Оборона должна быть активной. Ты это учти, младший лейтенант. Запасные площадки у тебя под снегом похоронены, а вот твои соседи метод ведения огня с открытых позиций применяют широко и эффективно.

— Да ведь я еще и оглядеться не успела! А вы-то тут чем занимались?

— А мы не командиры взводов, — отрезал Ухватов. —« У тебя только один Рогов, а у нас три, да еще сам комбат в придачу. Рогову придан твой взвод, сама его и ублаготворяй, а я сегодня передам тебе остальное хозяйство, — с меня и взятки гладки. Рогов мне и так по завязку надоел.

— А мне ваши распри надоели, — равнодушно заметил Тимошенко. — И чего не поделили?

Я внимательно на него поглядела. Вроде бы и дельные вещи говорит человек, но таким равнодушным, тусклым голосом, как будто бы всё это его нисколько не занимает. И взгляд у Тимошенко какой-то унылый, отрешенный: то ли устал человек смертельно, то ли болен неизлечимо... Что ж тут всё-таки такое?.. Надо приглядеться внимательнее.

Пришел старшина Букреёв. Я только раз на него взглянула и сразу решила: жулик! Разговаривая, старшина не смотрит на собеседника — значит, совесть у человека не чиста. Пока они втроем выпивали и закусывали, я вычистила и смазала свой автомат. Его мне выдал старшина взамен пистолета. Сказал, что пистолетов нет на складе. А по мне, автомат еще и лучше — по крайней мере настоящее оружие.

Я надела ватную фуфайку и была готова в поход, а мое начальство всё еще сидело за столом. Ротному, видимо, мало было выпитого, и он с сожалением косился на опорожненную фляжку. Тимошенко с куском хлеба в руке неподвижно уставился куда-то в угол — задумался. И только один старшина чувствовал себя довольным — смачно жевал, двигая большими ушами.

— Ну, мы на «Прометей», — сказал командир роты, стряхнув с ватных брюк крошки, и мы отправились.

«Прометей» — это позывные боевого охранения. Символическое название: впередсмотрящий. Пыталась это дорогой втолковать командиру роты. Не понял, отмахнулся:

— Что Прометей, что Матвей — один черт! Как-то надо было назвать, вот и назвали.

После выпивки к старшему лейтенанту Ухватову вернулось хорошее настроение, и он опять болтал и шутил, как будто у нас и не было перепалки во время ужина. Я подумала: «Плохой мир лучше доброй ссоры. К тому же он мой начальник. Не трус и, кажется, дело свое знает. Несимпатичен? Да. Но если бы приходилось иметь дело только с симпатичными людьми, так что бы и было...»

С наступлением темноты передовая ожила и заговорила. Вражеские пулеметы строчили без передышки, и всё трассирующими. Целые рои золотистых пчел выплевывали Узкие щели немецких дзотов. И летели эти огненные пчелы над нашими головами, пели совсем не медовую песню и пропадали — гасли где-то в темноте у нас за спиной.Наши стрелки отстреливались вразнобой. И справа и слева экономичными очередями постукивали станковые пулеметы. Не мои — соседские. А мои ни гугу. Пока мы пробирались к «Прометею», пулемет деда Бахвалова дал две короткие очереди и снова замолчал, как подавился. Точно и нет на обороне героя гражданской войны.