Валентина Чудакова

Старший лейтенант Рогов, оказывается, прав, — сказала я ротному. — Огня нет как нет.

Командир взвода ты, — возразил Ухватов. — Ты и требуй огонь, а я потребую с тебя. А про Рогова больше мне не напоминай, а то опять полаемся. Только и всего.

Дважды, как рассерженный осел, проревел «дурило» — выплюнул мины сразу из шести стволов. Не по нас, левее.

«Прометей» зарылся в землю в Круглой роще, под самым носом у немцев. Роща эта значительно выступает за линию наших окопов углом вперед. Днем в боевое охранение не ходят: приказом комбата запрещено, да и небезопасно. И ночью-то сюда прогуляться охотников немного. Фашисты лупят из минометов почти что без передышки. И никакой рощи в прямом смысле этого слова нет: торчат из снега березовые да еловые палки с изувеченной корой — вот и всё. В боевом охранении стрелковый взвод, отделение автоматчиков и мой станковый пулемет,

С каждым минометным залпом мы с Ухватовым зарываемся носом в снег, и лишь только пролетают осколки, поднимаемся, как по команде.

У командира «Прометея» лейтенанта Лиховских задиристое мальчишеское лицо, вихрастый светлый чуб и веселые глаза. Вместо приветствия он потребовал от нас с самого порога:

Подскажите рифму на слово «объятый»! Два часа бьюсь.

Пошел ты со своей рифмой! — отмахнулся Ухватов. — Из Ленинграда на Большую землю первый поезд пошел. Вот тебе и рифма. Ей-богу, выпить не грех.

— Уже выпили. Вот стих по этому поводу сочиняю. Давайте мне,рифму на «объятый»!

Молодой лейтенант поглядел на меня так, будто рифму я нарочно прятала в кармане, и я сказала первое, что пришло в голову:

Женатый.

Вашему брату только и важно: женатый или нет, — ухмыльнулся сочинитель.

Присутствующий в землянке горбоносый старший лейтенант засмеялся:

— А что, Лиховских, подходяще. Послушай-ка:

«Прометей», мечтой объятый, Холостой ты иль женатый?

Видали, как начальство упражняется? — насмешливо спросил нас Лиховских. — Это называется оказывать военкорам повсеместную поддержку. Вот и сочини. тут что-нибудь.

А что вы сочиняете, если не секрет? — поинтересовалась я.

Какой там секрет. В литературный конкурс сдуру вляпался — дивизионная газета объявила. На лучшее стихотворение. Приз: снайперская винтовка с полной оптикой. Очень уж хочется мне эту винтовочку получить.

Ну и удалось что-нибудь?

Почти что ничего:

Смело в бой советского солдата Офицер советский вел. Пропоем про Радченко-комбата...

А дальше — хоть ты тресни!

— Для начала подходяще. А при чем же здесь «объятый»?

— Так это я отвлекся. Сводка попутала, «Ленинград, огнем объятый»... А ты: женатый!, Не пришей кобыле хвост.

— Ночь велика, что-нибудь придумаете, — утешила я доморощенного поэта. — А как тут мои ребята?

Какие ребята? — Лиховских заморгал светлыми ресницами.

Пулеметчики.

Лейтенант всё глядел на меня и всё моргал. Силился что-то сообразить и не мог.

Старший лейтенант, удачно использовавший мою рифму, поклонился:

— Замкомбата Соколов.

Я тоже назвала свой скромный чин и фамилию. Лиховских захохотал:

Ну, это нечестно! Во-первых, милая девушка, надо знаки различия носить, а не ходить в солдатской фуфайке. Во-вторых, здесь я начальник местного гарнизона и новому человеку положено представляться по всей форме, а не вкручивать! Я ж подумал, что вы новая помощница Вари Саниной. Ха-ха-ха! И старший лейтенант Ухватов молчит, как правый.

А заяц трепаться не любит, — скромно возразил мой ротный.

Ну что ж, коллега, будем знакомы. — Лиховских крепко пожал мне руку. — А ребятами твоими я доволен. Их командир — Непочатов — моя правая рука — взводный начальник фортификации. Всё подсыпаем, углубляем, а фриц снова рушит...

В пулеметном дзоте я уселась на коробку с лентами. К противоположной стене на корточках привалились пулеметчики, подняв торчком колени в ватных брюках. Пять человек. Шестой на посту на улице.

Над фронтальной амбразурой за верхний край прибита к стене плащ-палатка, она складками спускается до самого пола и закрывает стол с пулеметом, чтобы свет из дзота не пробивался через амбразуру на улицу. Когда надо стрелять, подлезают под плащ-палатку.

В банке из-под американских консервов плавает крошечный фитилек, и этот самодельный светильник чадит и коптит куда сильнее моего примуса в медсанбате. По запаху я определила, что вместо бензина горит щелочь, которой чистят оружие.

В полумраке я не вижу лиц солдат, но знаю, что все внимательно и настороженно на меня глядят и ждут, что я скажу. А я ничего значительного сказать не могу.

Скучно вам здесь? — спрашиваю сержанта Непочатова.

Да нет, не особенно. — У Непочатова спокойный и уверенный голос. — Вот разве Пырков наш скучает, Украсть ему тут нечего.

Ну чего-чего-чего? — добродушно ворчит Пырков.— Я ж молчу...

Теперь я вижу его толстые улыбающиеся губы и ряд крепких белых зубов с золотой коронкой на правом резце,

Патронов достаточно?

Этого добра лейтенант Лиховских запас про целый батальон.

Кормят как?

Как всех. Не жалуемся. (Какой приятный голос у сержанта.)

Пулемет?

Исправный.