Валентина. Леоне Леони

Тон, которым были произнесены эти слова, ничуть не испугал господина Граппа; ростовщик давно привык к угрозам и боялся он отнюдь не удара трости, а банкротства своих должников.

Осмотр имения занял весь день. Грапп вызвал с утра оценщика и обошел с ним все леса, поля, луга, все оглядел, не пропустил ни одну борозду, ни одно срубленное дерево. Он все охаял, переписывая, и довел измученного графа до отчаяния, так что тот еле удерживался от искушения бросить своего милейшего Граппа в реку. Обитатели Гранжнева не могли опомниться от удивления при виде высокородного графа, явившегося к ним в сопровождении какого-то подручного, который все оглядывал, повсюду совал нос, чуть не сразу же начал составлять перечень инвентаря, скота и сельскохозяйственных орудий. Супруги Лери усмотрели в таких действиях нового хозяина явный знак недоверия и желание расторгнуть договор аренды. Впрочем, теперь они сами хотели того же. Богатый кузнец, их родич и старинный друг, недавно скончался, не оставив детей, и завещал двести тысяч франков «своей дорогой и достойной крестнице Атенаис Лери, в супружестве Блютти». Поэтому дядюшка Лери сам предложил господину де Лансаку расторгнуть договор аренды, и господин Грапп соблаговолил ответить, что дня через три соглашение будет достигнуто.

Тщетно ждала Валентина случая побеседовать с мужем – ей хотелось поговорить с ним о Луизе. После обеда граф предложил своему гостю осмотреть парк. Они вышли вместе, и Валентина, последовавшая за ними, не без основания опасалась, что они могут попасть в заповедную часть парка. Господин де Лансак предложил ей руку и даже начал с ней разговор в весьма дружелюбном и непринужденном тоне.

Валентина, набравшись духу, открыла было рот, чтобы рассказать ему о сестре, но тут изгородь, скрывавшая от посторонних взглядов заповедный уголок, привлекла внимание де Лансака.

– Разрешите спросить, дорогая, что означают все эти укрепления? – осведомился он самым естественным тоном. – Похоже на ремиз[18] для дичи. Неужели вам полюбилось королевское развлечение – охота?

Стараясь говорить как можно более непринужденным тоном, Валентина пояснила, что она с умыслом огородила эту часть парка, чтобы никто не посягал на ее свободу и одиночество и она могла бы продолжать учение.

– О Бог мой! – воскликнул господин де Лансак. – Над чем же вы трудитесь так прилежно, что вам пришлось принять такие меры предосторожности? Ого, ограды, решетки, непроходимая изгородь!.. Стало быть, вы превратили гостевой домик в волшебный дворец! А я-то считал, что в нашем замке достаточно мест для уединения. Но вы его отвергли! Да здесь просто обитель затворника, неужели ваши сокровенные занятия должны быть окружены тайной? Уж не пытаетесь ли вы найти философский камень или более совершенную форму правления? Только теперь я понял, как смешны мы, когда ломаем себе голову, размышляя над судьбами различных держав, когда все подготавливается и разрешается в тиши этого убежища!

Валентина, раздосадованная и напуганная такими шутками, в которых, как ей казалось, звучало больше недоброго лукавства, нежели веселья, старалась отвлечь мужа и увести его отсюда, но он настоял, чтобы она оказала честь принять его в своем убежище, и ей пришлось повиноваться. А она-то надеялась, что успеет до этой прогулки предупредить графа о том, что ежедневно встречается здесь, в гостевом домике, с сестрой и племянником. Поэтому она не дала распоряжения Катрин уничтожить следы пребывания здесь своих друзей. Господин де Лансак понял все с первого взгляда. Стихи, которые Бенедикт нацарапал карандашом прямо на стене, восхвалявшие сладость дружбы и покой полей, имя «Валентин», которое мальчик по школьной привычке писал на чем попало, нотные тетради, принадлежащие Бенедикту, с его автографом на заглавном листе, красивое охотничье ружье, из которого Валентин иной раз стрелял в парке кроликов, – все это было скрупулезно осмотрено де Лансаком и дало ему прекрасный повод для замечаний полушутливых-полуядовитых. Наконец, взяв с кресла изящный бархатный ток Валентина и показав его жене, граф спросил с натянутым смешком:

– Думаю, этот ток принадлежит невидимому алхимику, которого вы сюда вызываете? Я прав?

Затем он примерил ток и, убедившись, что тот слишком мал для взрослого мужчины, брезгливо бросил его на фортепьяно, потом круто повернулся к Граппу, словно в порыве мстительного гнева забыв о всех предосторожностях, которые соблюдал при жене в разговоре с ростовщиком.

– Во сколько вы оцениваете этот домик? – спросил он сухим, резким тоном.

– Да ни во сколько, – отозвался ростовщик. – В хозяйстве вся эта роскошь и причуды ничего не стоят. Черная банда не даст вам за них и полтысячи франков. Другое дело в городе. Вы только представьте вокруг этой постройки ячменное поле или искусственный луг, на что она будет тогда, по-вашему, пригодна? Ее снесут ради камня и бревен.