Валентина. Мой брат Наполеон

Мюрат отвечал за герцога Энгиенского до вынесения приговора. Затем ответственность за него ложилась на Савари, нового министра полиции, сменившего Фуше. Я часто размышляла, выполнил бы мой муж приказ Наполеона, если бы ему поручили расстрелять герцога Энгиенского. До этого он поспорил с Наполеоном, горячо протестуя против, как он считал, суда неправедного. Наполеон, взглянув холодно на Мюрата, заявил:

— Попробуйте встать мне поперек дороги в этом деле, и я отберу у вас все почести, чины, состояние и отошло обратно в родную деревню в лохмотьях.

Мюрат подчинился, и Наполеон потом насмехался над ним:

— Мюрат — настоящий лев на поле битвы и баба во всех других отношениях.

Принимая во внимание все обстоятельства, я полагаю, что Мюрат все-таки исполнил бы приказ; передав пленника министру Савари, мы оба вздохнули с облегчением, радуясь тому, что люди никогда не смогут обвинить Мюрата в смерти герцога Энгиенского.

Трибунал заседал всю ночь, и хмурым ранним утром приговоренного вывели из крепости и поставили у наружного рва. Здесь он стоял лицом к лицу с кучкой специально отобранных жандармов, готовых исполнить порученное им дело при свете горящих факелов. Герцог Энгиенский с негодованием отверг предложение завязать ему глаза. Савари скомандовал, жандармы взяли ружья на изготовку, прозвучали залпы. Герцог упал. Не думал ли он за мгновенье до смерти о короле Людовике XVI, сложившем голову на гильотине?

— Тело подняли и бросили в неглубокую могилу, — рассказывал мне потом Мюрат. — В могилу, вырытую еще до официального вынесения приговора. Савари станет отрицать, но я сам видел могильщиков за работой.

— Наполеон с самого начала решил его казнить, — без всякой надобности констатировала я.

— Герцог Энгиенский… — задумчиво проговорил Мюрат. — А я, милостью Божьей, продолжаю жить… Или ты думаешь, что только из-за моей нерешительности?

— Ты был бессилен спасти его.

— Я мог бы помочь ему бежать. Мне стыдно за самого себя.

— А мне стыдно за Наполеона.

— Наполеон! Теперь мы знаем совершенно точно, с каким человеком нам приходится иметь дело. Он не задумываясь отправит и меня на тот свет, если это будет способствовать достижению его целей.

— Мы должны быть очень осмотрительными, Мюрат, — сказала я, невольно содрогнувшись.

— Конечно. И стараться извлечь для себя наибольшую выгоду.

— Какой ты все-таки циник!

— Но ты ведь согласна со мной?

— Разумеется, согласна.

Некоторое время я усиленно размышляла, потом спросила:

— Почему же Наполеон совершил столь безрассудный поступок, хорошо сознавая, что весь мир осудит его?

— Весь мир, за исключением Франции. Он показал французам, как он относится к Бурбонам и роялистам вообще, продемонстрировал беспощадно и жестоко. Рисковал ли он чем-либо во Франции? Нужно еще подождать.

Ответ на этот вопрос мы получили через несколько дней, когда Наполеон отправился с пышным сопровождением в оперный театр, впервые появившись на публике после казни герцога Энгиенского. Сперва он колебался и все откладывал выезд, ибо его одолевали некоторые сомнения. Как народ примет его теперь? Но толпы людей радостно приветствовали его на всем пути от Тюильри до театра и с еще большим энтузиазмом, когда он и Жозефина вышли в ложу. Наполеон пригласил к себе и меня с Мюратом. Пригласил, а не приказал явиться. Входя, мы услышали как Жозефина сказала:

— Париж — это еще не Франция.

На что Наполеон уверенно ответил:

— А для меня Париж олицетворяет всю Францию.

— Общественное мнение вновь выдержало испытание, — заметил вполголоса Наполеон, повернувшись к Мюрату и смотря к нему прямо в глаза. — Моя жизнь была в опасности. Все поняли, что я имею право защищаться от врагов-роялистов. Теперь путь свободен. Ничто меня не остановит. Вы, Мюрат, готовы подняться со мной еще выше?

— Слушаюсь и повинуюсь, — ответил Мюрат без всякого энтузиазма.

Наполеон наклонил голову и, будто разговаривая с самим собой, продолжил еще тише:

— Говорят пожизненное консульство дало мне больше абсолютной власти, чем когда-либо ею располагали прежние французские короли. И это так. Говорят также, что не просто нанести смертельный удар Республике и, таким образом, убить революцию. С этим я не согласен, как и, я убежден, подавляющее большинство французов. Если бы последний король Франции сам покончил с феодализмом и возглавил революцию, он пребывал бы и сейчас на троне. Но он, не поняв чаяний людей, швырнул корону в сточную канаву. Я подниму ее и пожалую Франции не только короля, а императора.

Я взглянула на Жозефину; ее лицо выражало сострадание. Она втайне очень хотела восстановления на престоле Бурбонов, правда, ради своих личных интересов. Нетрудно было догадаться, о чем она думала в данный момент.

«Как долго еще этот новоиспеченный император согласится терпеть в надежде взять на руки в конце концов собственного сына?» Я отвернулась. Я ее не жалела, но от всей души желала, чтобы Жозефина оставалась женой Наполеона до конца ее или его жизни. Ведь нужно было учитывать интересы и моего сына Ахилла.

Глава восьмая