Валериан Владимирович Куйбышев

Спускается солнце за степи,
Вдали золотится ковыль, —
Колодников звонкие цепи
Взметают дорожную пыль.
Динь-бом, динь-бом —
Слышен звон кандальный,
Динь-бом, динь-бом —
Путь сибирский дальний…

Кое-кто стал подтягивать. Куйбышев же, нахмурившись, спросил соседа:

— Почему поют такую грустную песню? Ведь гораздо легче идти под веселый напев.

Вдруг сзади Валериана Владимировича звонко раздались слова бодрой песни:

Гей, друзья! Вновь жизнь вскипает.
Слышны всплески здесь и там…

Валериан Владимирович обернулся. То пел юноша.

— Откуда ты знаешь мое стихотворение? — удивленно спросил Куйбышев.

— В нашей организации его все знали. Я переложил слова на музыку, и потом мы часто распевали эту песню, — объяснил юноша.

Валериан Владимирович стал подпевать юноше. К ним присоединились другие, и скоро пели ее уже хором.

Очень утомленные, до костей промерзшие, ссыльные пришли, наконец, на первую станцию тракта. Их загнали в маленькую темную камеру. Кто лег на нары, а кто — на пол. От большой усталости уснули крепко.

Дальше ехали на лошадях вплоть до села Тутуры — места ссылки, куда добрались 1 декабря 1915 года.

Небольшое село Тутуры Верхоленского уезда Иркутской губернии затерялось среди глухой тайги, примерно в трехстах пятидесяти километрах от железной дороги, на берегу реки Лены. Кругом безлюдье и суровая, жестокая природа. Осень здесь холодная, дождливая, а зима морозная, с лютыми ветрами. Снежные бураны и метели заносили жилье непролазными сугробами. Стужа порою бывала настолько невыносима, что зверье пряталось в норы, залегало в логовах по лесным оврагам, а птицы искали тихого пристанища на гумнах, под крышами сараев и домов. Скованные леденящим морозом, жалобно скрипели могучие деревья.

Куйбышев поселился в небольшой комнате, в одно окно. Кроме деревянной кровати, стола да стула, в ней ничего не было.

Молодой, бодрый, как всегда жизнерадостный, Куйбышев внес большое оживление в колонию ссыльных. Под его редакцией стал выходить журнал. Среди ссыльных Валериан Владимирович сумел разыскать людей, способных писать стихи, рассказы, статьи. Этих-то людей он и сплотил вокруг журнала. Нашлись и свои художники. Они готовили иллюстрации к рассказам и стихам.

В одном из своих стихотворений, помещенных в журнале, Куйбышев, обращаясь к городу, писал:

Не прими за усталость, не прими за измену,
Ты, вместилище силы, мощный город-магнит.
Завтра снова с тобою, завтра снова надену,
 С бодрым криком надену все доспехи для битв.
Но теперь я вне воли, но теперь я мечтаю,
Я мечтаю вдали от друзей и врагов.
Предо мною равнина без предела, без краю.
Нет предела для солнцем залитых снегов…

Журнал был рукописный. После того как очередной номер прочитывали в Тутурах, его отправляли в другие села к ссыльным, и так он переходил из рук в руки, привлекая новых читателей и корреспондентов, распространяя революционные идеи и среди местного населения.

В ссылке Куйбышев читал очень много. Каждую ценную книгу или брошюру, доходившую сюда, он внимательно перечитывал. А в длинные зимние вечера ссыльные часто собирались у него, и тогда разгорались горячие споры о войне и текущих задачах революционной борьбы, о литературе и искусстве. Большое внимание Куйбышев уделял организации и сплочению большевистских кадров. Он сумел установить связь с ссыльными Верхоленского уезда и организовал первую конференцию ссыльных. На конференции Куйбышев выступил как воинствующий большевик, призывая крепить революционные ряды и готовиться к предстоявшим великим боям. В своем докладе он подробно изложил ленинские взгляды на войну и задачи партии.

Как и в Нарыме, Куйбышева очень уважали в Тутурах. Особенно любила его крестьянская молодежь. Юноши и девушки часто обращались к нему и просили его позаниматься с ними по математике, истории. И Куйбышев никому не отказывал. Такие занятия превращались в беседы на политические темы.

Однажды один из юношей попросил его объяснить смысл слов: «Замучен тяжелой неволей». Эту песню местная молодежь часто слышала от ссыльных.

— Вот вы в неволе, а какой веселый, — заметил юноша.

Куйбышев рассказал ему о жестоких полицейских преследованиях, о царских тюрьмах и застенках, о каторге, где гибнут тысячи революционеров.

— Что же, и вас ждет такая же участь? — спросил растроганный юноша.

— Возможно.

— И вы не пугаетесь?

— Нет, не пугаюсь.

— Да, видно, что вы за хорошее дело, за правду боретесь, — промолвил юноша, проникаясь еще большей любовью и уважением к Валериану Владимировичу.