Валерий Брюсов. Будь мрамором

«Я читал стихи Н., поправлял их, давал ей советы; давал ей книги для чтения, преимущественно стихи. Незаметно знакомство перешло во „флирт“. […] К весне 1912 года я заметил, что увлекаюсь серьезно и что чувства Н. ко мне также серьезнее, чем я ожидал. Тогда я постарался прервать наши отношения. Я перестал бывать у Н., хотя она усердно звала меня. […] Осенью 1912 года я еще настойчивее избегал встреч с Н., сознательно желая подавить в ней ее чувство ко мне. Я постарался занять себя другой женщиной (Е.), чтобы только отдалиться от Н.».

Новая героиня — Елена Александровна Сырейщикова, о которой известно мало: писала стихи, кое-что переводила и публиковала с помощью Брюсова, отношения с которым продолжались до 1917 года, скончалась, очевидно, в 1918 году в Балашове, о чем ее брат два года спустя сообщил Валерию Яковлевичу^{20}. «Мне было нужно — позабыть, уснуть», — признался он в сонете «Елена» из «Рокового ряда». Письма к возлюбленному Сырейщикова подписывала «Нелли», видимо, считая настоящее имя прозаическим («Нелли» встречается в сюжете «Измена» цикла «Сны» (1911), который, по утверждению Брюсова, является точной записью реальных снов). Добавлю, что героиня его неоконченной повести «Шара» (1913) Евдокия называет себя «Дина», а двойник дразнит ее «Авдотьей».

В начале лета 1913 года издательство «Альциона» выпустило книгу стихов Львовой «Старая сказка». Несмотря на хвалебное предисловие Брюсова, за полгода было продано не более пятидесяти экземпляров, а единичные отклики в печати принадлежали знакомым. В середине лета «Скорпион» издал сборник «Стихи Нелли. С посвящением Валерия Брюсова», который открывался посвящением Львовой от автора и сонетом Брюсова «Нелли», игравшим роль предисловия. Несклоняемое имя создавало намеренную двусмысленность: стихи то ли написаны самой Нелли, то ли посвящены ей^{21}. В литературных кругах авторство Брюсова было секретом Полишинеля, хотя он старательно скрывал его: подарил книгу в библиотеку Литературно-художественного кружка с надписью «от автора посвящения», подчеркнув последнее слово, и послал протест в редакцию газеты «Речь», на страницах которой Городецкий раскрыл его инкогнито со словами: «Вся книга кажется ненужной шалостью мастера»^{22}.

«„Стихи Нелли“ вызывают одобрительные споры, — вспоминал Асеев об одном из брюсовских „четвергов“ 1913 года (у него ошибочно: 1914 года). — Брюсов как будто не слышит. Наконец, на обращенный к нему вопрос о достоинстве их — бросает два-три критических замечания. Поднимается спор. Брюсов не настаивает на утверждениях, уступая напору двадцати хвалебных отзывов»^{23}. Лукавую рецензию написал Ходасевич: «Имя Нелли и то, что стихи написаны от женского лица, позволяют нам считать неизвестного автора женщиной. […] Каюсь, не знай я настоящего автора, я не задумался бы приписать эти строки Брюсову». Оригинальная точка зрения на них позже высказана Е. Н. Коншиной: «Для Брюсова это — сочиненный им дневник женщины в форме лирических стихотворений. Вот почему, на мой взгляд, этот сборник следует причислить к поэмам, а не к чистой лирике»^{24}.

Несмотря на то, что тайна давно перестала быть тайной, «Стихи Нелли» не включались в посмертные издания Брюсова и не рассматривались в контексте его творчества. Историю книги, «автора» которой первоначально звали «Мария Райская» или «Ира Ялтинская», и ее неоконченного продолжения «Новые стихи Нелли» восстановил А. В. Лавров^{25}. Работа над «Стихами Нелли» — не только над текстом, но и над маской — шла параллельно с развитием романов с Львовой и Сырейщиковой. 9 сентября 1912 года Надежда Григорьевна объявила: «В любви хочу быть „первой“ и — единственной. А Вы хотели, чтобы я была одной из многих? Этого я не могу. И что Вы делали с моей любовью? Вы экспериментировали с ней». «В глазах девушки была одна любовь, — вспоминал знавший ее Вадим Шершеневич, — и в зрачках был отражен один человек с ломаными калмыцкими линиями лица, с тем обрезанным затылком, каким изобразил Брюсова портрет сходившего с ума Врубеля. Девушка была одинока. Она много писала и сильно любила. […] Любовь редко укрепляет. Любовь помогает только сильным, слабых она расслабляет. Самая страшная любовь — первая. Еще страшнее единственная»^{26}.

Письма Львовой напоминают письма Петровской: знавшая и об этом романе мужа, Иоанна Матвеевна сохранила их. Похоже, знала о нем и Гиппиус, писавшая жене Брюсова 23 ноября 1912 года из Петербурга: «В последний свой приезд (в конце октября. — В. М.) он мне сначала показался успокоенным и горизонт прояснившимся, но затем опять как будто показались тучки. Я лично думаю, что когда-нибудь, не теперь — так потом, тучки эти фатально соберутся в одну большую, кажется, и Вы держитесь того же мнения»^{27}.