Валерий Брюсов. Будь мрамором

Приветствуя Владимира Ильича по случаю его пятидесятилетия от имени московских писателей на собрании в Доме печати 28 апреля 1920 года, он говорил: «Мы все считали социалистическую революцию делом далекого будущего. […] Предугадать, что революция не так далека, что нужно вести к ней теперь же, — это доступно лишь человеку колоссальной мудрости. И это в Ленине поражает меня больше всего». Кроме этого они встречались, по крайней мере, один раз, когда Брюсов посетил Ленина в Кремле вместе с группой литераторов и издательских работников и вручил ему только что вышедшую массовым тиражом книжку стихов Ивана Сурикова^{43}. 3 января 1919 года Владимир Ильич дал распоряжение исполкому города Родники, близ Иванова, по письму Брюсова о судьбе библиотеки бывшего члена Государственной Думы от социал-демократов Петра Суркова, которую реквизировали свои же товарищи^{44}. Конечно, этого недостаточно, чтобы говорить о каких-то отношениях между ними. Однако в стихотворении Василия Дембовецкого на смерть Брюсова есть примечательные строки:

В Москве, в полуночном Кремле,
Он пребывал, как внемлющий оракул.
И вместе с Лениным к земле
И припадал, и слушал он, и плакал.

Не чувствовал ли себя Брюсов подобием крипто-язычника Авсония при дворе благоволившего к нему христианского императора Грациана?.. «Помню, Валерий Яковлевич любил в позднейшие годы говорить, — вскользь обронила Иоанна Матвеевна, — что свой дневник он стал вести по-латыни. Была ли то шутка иль неосуществленная мечта, не знаю, только я такого дневника среди бумаг не нашла и не видала его никогда при жизни Валерия Яковлевича»^{45}.

Смерть Ленина произвела на Брюсова тяжелое впечатление^{46}:

Кто был он? — Вождь, земной Вожатый
Народных воль, кем изменен
Путь человечества, кем сжаты
В один поток волны времен.

Потому «сотням тысяч — страшны, страшны дни без вождя!»:

В тревоге ждут, что будет впредь,
И, может быть, иной — отчаян:
Кто поведет?..

Нетрудно увидеть здесь тревогу за судьбу страны, оказавшейся в руках «диадохов»:

Народ? он — ставка. На кон брошен,
Да ждет, чья кость решит игру!..

В конце концов «достойнейший» определился. Брюсов до этого не дожил, но оказался прав, говоря: «Рок тысяч — у царя в шатру!».

Недоброжелатели посмеивались над сочиненной им кантатой «На смерть Ленина» на музыку Михаила Багриновского и над текстом к «Реквиему» Моцарта. Их историю проясняет письмо Брюсова редактору «Известий» Юрию Стеклову от 28 января 1924 года: «Трагические дни смерти и похорон Владимира Ильича Ленина были для меня крайне неудачны. Я был болен, должен был оставаться в комнате, не мог быть среди товарищей. […] В самый день кончины В. И. ко мне обратились представители Моссовета — с просьбой написать „кантату“, которая будет немедленно положена на музыку и, может быть, будет исполняться на похоронах. Несмотря на болезнь, я тотчас принялся за работу, написал эту „кантату“, в которую постарался ввести мотивы „похоронного марша“ и „Интернационала“. Моссовет издал мои стихи с музыкой т. Багриновского, но… но присоединил к брошюре нелепейшее предисловие, не знаю, кем написанное. В результате Главлит арестовал эту брошюру и запретил ее распространение»^{47}. Прервем цитату, ибо здесь необходимы пояснения.

Изданная Комиссией помощи детям при Президиуме Моссовета и не содержащая более никаких выходных данных, кроме адреса склада издательства, «Кантата» является, пожалуй, самым редким отдельным изданием Брюсова. Впервые она была упомянута в печати в 1967 году при публикации письма к Стеклову с пояснением, что «перед текстом кантаты — краткая и в высшей степени неточная биография В. И. Ленина без подписи автора». Неточностей на полутора страницах биографии нет, а истинной причиной запрета стало содержащееся в первых строках упоминание о том, что вождь мирового пролетариата — «по рождению потомственный дворянин, сын действительного статского советника». Написал злополучный текст председатель Моссовета Каменев^{48}.